На этих отчетах имеются карандашные резолюции (без подписи и даты), которые, надо полагать, сделаны В. К. фон Плеве, адресатом этих документов. Резолюции предназначались двум чиновникам Департамента государственной полиции: Н. К. Фаланшу и А. Д. Коваленскому, очевидно, осуществлявшим разработку «Священной дружины». Плеве подчеркивал карандашом наиболее интересную, по его мнению, информацию и указывал А. Д. Коваленскому: «Неочеркнутое внимания не заслуживает». Таких подчеркиваний совсем немного, что свидетельствует о том, что руководство ДГП вряд ли высоко оценивало работу заграничной агентуры дружины. Внимание Плеве привлекли сообщения от марта 1882 года из Парижа о приезде С. М. Кравчинского из Лондона в Швейцарию и из Женевы о том, что В. И. Засулич «проживает в Валду близ Кларенса с Набоковым, бывшим редактором „Черного Передела“, который, по-видимому, начинает играть видную роль среди эмигрантов». Агентура «Священной дружины» вносила коррективы в одно из своих ранних сообщений: «Поездка Засулич в Россию представляется крайне неожиданною, ввиду трусливости этой женщины, подтвержденной всеми секретными агентами, бывшими с нею в сношениях. Полагаю, что это известие не подтвердится».

Привлекла внимание руководства Департамента государственной полиции в марте 1882 года также следующая информация парижской агентуры: «Корректор „Вольного Слова“ Бонди принадлежал к образовавшемуся революционному кружку в Кронштадте и имел постоянные сношения с Сухановым, Люстигом и Оловенниковой. Кронштадтский кружок состоял (и, по мнению агентуры, состоит и нынче) из морских офицеров, инженеров и мол од ежи-кондукторов. Он состоял в тесной связи с воспитанниками Артиллерийской академии (сведения эти подтверждаются и внутренними агентами „Священной дружины“). Агентура обращает внимание на агитацию в народе „Южно-Русского союза“ (Киев — Одесса)».

В марте 1882 года «Священная дружина» представила в департамент следующую неозаглавленную за писку аналитического содержания:

«Эмиграция представляет из себя среду, находящуюся с русской революционной партиею в менее тесных отношениях, какими обыкновенно предполагается. Потому излишне искать в означенной среде особого внимания, а тем более руководительства народовольческим движением, развивающимся в России. Тем не менее на эмиграцию возлагаются некоторыми руководителями, жительствующими в России, некоторые народовольческие функции, а именно: изготовление взрывчатых веществ и поставку смертельных орудий и аппаратов; печатание сравнительно небольшого числа запрещенных изданий (газет и брошюр) и доставление означенных веществ и предметов в пределы России.

Преступное сообщество „Народной воли“ не в состоянии, по всем видимостям, извлечь другой пользы из отношений к эмиграции, вследствие чего и следует предположить, что всякие иные отношения имеют характер не органический, но мелкий или случайный.

Потому предположения о существовании целенаправленного управления партиею за границею; или же о каких-либо крупных денежных оборотах между эмигрантами и революционерами, действующими внутри России; или о возможном приезде выдающихся заграничных террористов (фотографические карточки которых предполагаются партиею у каждого полицейского офицера), — едва ли представляют какую-либо серьезную вероятность.

Вследствие вышеизложенных соображений казалось бы полезным определить задачу заграничных агентур более точною инструкциею, требующею от них разрешения примерно следующих вопросов: где и кем подготовляются смертоносные вещества и орудия? где и кем печатаются заграничные издания? кем заказываются и оплачиваются означенные вещества и предметы? кем и какими путями перевозятся означенные вещества и предметы в пределы России? куда и кому доставляются они в Россию?»

Как нам представляется, в записке довольно объективно и полно проанализированы отношения между немногочисленными членами «Народной воли», оставшимися на свободе в России и бежавшими за границу (Лавров, Засулич, Кравчинский, Кропоткин, Ошанина и Тихомиров). Ее авторы оперативно грамотно определили главные задачи заграничной агентуры. Беда только в том, что даже близко подойти к решению этих насущных задач агентура «Священной дружины» не смогла.

Что касается революционеров, то они сами признавались в том, что лишены какой-либо возможности руководить деятельностью «Народной воли» из-за границы. Князь П. А. Кропоткин писал по этому поводу в своих «Записках»: «В действительности же эмигранты вовсе не вмешивались в деятельность Исполнительного комитета в Петербурге. Стремление руководить заговором из Швейцарии, тогда как революционеры в Петербурге находились под беспрерывной угрозой смерти, было бы бессмыслицей. И Степняк, и я писали не раз, что никто из нас не взялся бы за сомнительный труд вырабатывания планов деятельности, не находясь на месте. Но конечно, в интересах петербургской полиции было утверждать, что она не в силах охранять царя, так как все заговоры составляются за границей. Шпионы — я знаю это хорошо — снабжали ее в изобилии донесениями в желаемом смысле».

Как видим, князь был не совсем прав, по крайней мере, в этом документе видение ситуации «Священной дружиной» совпадало с его и С. М. Кравчинского точкой зрения.

Самым действенным методом контроля за агентурной деятельностью дружины за границей была перлюстрация корреспонденции ее руководителей. В рассматриваемом нами деле находятся копии, снятые с десятков писем в их адрес, поступавших из-за границы, чаще всего на французском и реже — на русском языке. «Черным кабинетом» в Петербурге подвергалась контролю вся корреспонденция, поступавшая из-за рубежа графу П. П. Шувалову и его жене (Фонтанка, дом 17); А. Войнову (Галерная, дом 38), князю А. П. Щербатову (Михайловская площадь, дом 5); Франсуа Холму (Невский, дом 7) и Гольму (без указания адреса) с корреспонденцией для князя Белосельского-Белозерского.

Как мы видим, подставные адреса Войнова, Холма и Гольма не спасли переписку «дружинников» от контроля Департамента государственной полиции. Наиболее активными в переписке с ними были следующие агенты, часть из которых подписывала свои сообщения с указанием имени, другая — псевдонима: П. И. Российский, «114», Жюль Горбон (Jules Gorbori), Кудрявцев, Траубман (оба провалены), «R», А. Барбе (A. Barbet), «L. А. С. D.», «729», Мартин, «№ 108», Аников (Anikoff) — из Парижа; Альфред Хоу (Alfred How} — из Лондона; Дьяков — из Константинополя (в его письмах также упоминались Любарская, Купчанко и Трахтенберг из города Яссы).

О повседневной жизни закордонной агентуры ярко повествует письмо русского подданного Исая Дмитриева, посланного во Францию в марте 1882 года с неведомой нам миссией, к выполнению которой вместе с ним привлекались три французских агента — Кальтенбах, Зигрит и Майер. Злоключения этого, видимо, случайно попавшего в дружину человека, не говорившего по-французски, как нельзя лучше характеризуют непрофессиональный стиль работы «дружинников» за границей: «На днях я был командирован г. Кальтенбахом в Лион с одним агентом, где к нам присоединился другой, с которыми я ходил всюду по городу днем и ночью, однако без успеха, который нужен был. О их действиях, конечно, писать вам не могу, а только одно дозволю себе написать вам, как начальнику, а именно то, что один из агентов, именно Зигрит, в присутствии другого агента, Майера, и какого-то посыльного, дозволил себе нанести мне ругательство и топал ногами, пользуясь тем, что я нахожусь на чужой стороне и что не понимаю иностранных языков… Я обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой, т. к. я командирован за границу на две недели в ваше распоряжение, сделайте какое-либо распоряжение об отправлении меня обратно в Петербург, т. к. проживаю тут совершенно напрасно. Г. Кальтенбах сам по себе хороший человек и распорядительный агент, но, к сожалению, не знает русского языка и поэтому он от меня по этому делу никаких объяснений не принимает». Прямо-таки плач Ваньки Жукова: «Забери меня, дедушка, за-ради бога отсюда!»