Я ни на что не претендую. Пишу, чтоб не сойти с ума, как и большинство творческих людей.

С раннего детства книги были если не единственными, то — самыми большими моими друзьями. Постепенно желание творить становилось все сильнее, и после службы в армии, где появились мои первые удачные рассказы, я понял, что не могу больше жить без этого.

Думаю, что у меня были хорошие учителя. Верн и Хаггард дали мне толчок, Стивенсон взял с собою в море, Твен, О.Генри и Джером поделились чувством юмора, а По и Лавкрафт — предчувствием беды. Кэрролл сдвинул мне крышу, Саймак учил меня доброте, Желязны открыл мне двери в мир волшебства, а Сапковский развернул лицом на восток. Де Камп помог уверовать в себя, Дилэни отучил меня бояться. Творить миры мне помогала учиться Ле Гуин, творить социум — Вэнс, творить религию — Хэрберт, а разрушать миры — Муркок. Толкин свел все воедино, а старик Лейбер добавил бесшабашности.

Не будем говорить о прочих моих литературных творениях, речь пойдет о Жуге.

1994 год. Два летних месяца работы на биостанции, два месяца острой депрессии, одиночества и всепоглощающей научной работы. Совершенно неожиданно «приходит» Жуга — давно вынашивавшийся замысел юморного рассказика вдруг трансформируется в трагичную повесть-фэнтэзи с намеком на продолжение. Осенью того же года появляется второй рассказ, а уже в начале следующего — третий. Работая над этим циклом (теперь я предпочитаю именовать его — роман в рассказах), я преследовал несколько целей. Во-первых — попытаться вернуть русскому языку звучание, «нащупать» глубинные эмоциональные корни славянской лексики при помощи особого построения предложений, фраз и диалогов, а не путем напихивания там и сям старорусских слов, как делают сейчас многие авторы (последний путь, на мой взгляд, ведет в тупик). Во-вторых — попытаться воссоздать тот неповторимый колорит юго-западных окраин славяно-романской Европы в момент уникального смешения различных этносов и культур, как, например, это происходило в Трансильвании, вернуть ощущение сказки, мечты, сна, пусть даже — бредового. Хочется надеяться, что мне удалось избежать дешевой стилизации, плоской лубочности и показной былинности, а также других калек и штампов, присущих фэнтэзи вообще, и «славянской фэнтэзи» в частности.

Начиная писать роман, я как-то не думал о том, как я его назову. Название «Осенний Лис» пришло само собой, и прочитав первые несколько рассказов (всего я надеюсь написать двенадцать), прямо скажем, трудновато понять, что тут к чему. Ничего не поделаешь, прошу пока поверить мне на слово — смысл в этом названии есть, хотя и не до конца понятен даже мне самому (тем интереснее!).

Чем дальше я заходил в своем творчестве, тем все более и более странные вещи откалывало мое подсознание. Так например, я до сих пор не могу понять не только, откуда взялось это имя — Жуга, но и каким образом он умудрился стать главным героем. Вообще-то, им должен был стать Реслав, но история Гаммельнского Крысолова, давно меня интересовавшая, положила начало дальнейшим приключениям именно Жуги, а далее пошло по нарастающей. Кстати, изначально я понятия не имел, что есть и для чего служат его браслет и камень. Все толкование пришло потом само собой, как будто так и было задумано, мне порой даже слегка не по себе становилось. К слову говоря, наименование племени Жуги («волохи») я придумал сам, клянусь. Вообразите же, каково было мое удивление, когда рассказу этак к пятому я вычитал не то в БСЭ, не то в Брокгаузе, что такой народ действительно существовал, и не где-нибудь, а в Трансильванских Альпах (горцы!), а до них там жили… кельты. Вот так вот.

Определенно мир, в котором живут и действуют герои моего романа, во многом исторически неточен, и прошу меня за это не бить. Да, я знаю, что викинги и ганзейцы редко встречались, и возможно, не встречались вовсе, что галицизм «вы» появился в германских диалектах гораздо позже (равно как и кожаные кресла в Германии), что реальный граф Дракула — Владислав Цепеш жил в более позднее время, и табак еще не был в употреблении. Таких несоответствий в романе множество. Не спешите набивать все сорок бочек арестантов — я всего лишь создавал мир, где все немного не так, как было на Земле. В конце концов, ведь и волшебство там не совсем такое, как у нас.

Я благодарен польскому писателю Анджею Сапковскому за Геральта — ведьмака, и надеюсь, он (Сапковский) простит мне то, что я воспользовался готовым образом его героя в одном из моих рассказов. Ведьмак в «Робком десятке» так походил на Геральта, что меня все равно попеняли бы столь явным сходством. Я мучился этой проблемой до тех пор, пока вдруг не понял, что это и есть Геральт, и все сразу стало на свои места.

Большинство наговоров, рифм и стихов написал я сам. Стихотворение «Три слепых мышонка» взято мною из «Сказок Матушки-Гусыни». Ни один из существующих его переводов меня не устроил, и в тексте приведен мой собственный вариант. Смею думать, что он наиболее соответствует оригиналу, как по форме, так и по содержанию. Я благодарен также Дмитрию Ревякину за его «Колесо», Мише Борзыкину за стихи из песни «Шествие рыб», Егору Летову — за песни, мысли и многое другое в «Законе…», Вячеславу Бутусову и Илье Кормильцеву за песни «Последний человек на Земле», «Как падший ангел» и «Белые волки», фрагменты из которых я использовал в рассказе «Башня ветров», и Владимиру Высоцкому, чей «Парус» пронизывает весь этот рассказ (если вы нашли его, честь вам и хвала, если нет — поищите. Может быть, я несколько излишне самоуверен, но порою мне казалось, что эта песня была им написана лишь для того, чтобы я впоследствии мог написать свою «Башню…»). И да простит меня Грин за Ассоль.

Еще мне хочется поблагодарить: Тима Аппензеллера за его книгу о гномах, безумного мечтателя Эдгара По, Ангела Каралийчева — за старинную болгарскую байку про двух братьев и медведя, Святослава Логинова — за статью о средневековой фармации, а также авторов стихов про паука и про мышку с сыром — стихи эти я прочитал когда-то в раннем детстве в журнале «Веселые картинки», и теперь уже не помню ни фамилии авторов, ни номера журнала, ни даже года, когда это произошло.

Я не пытался создавать в своих произведениях какой-то особый мир — он создавался сам. Здесь все — правда, до последнего слова, ибо придумать можно было бы и поинтереснее. И я не виноват, что где-то там идет к своей далекой и непонятной цели рыжий ведун со странным именем Жуга, чья жизнь так тесно переплелась с моей; идет туда, где ночи напролет танцуют рыжие лисы осени, и над ними та же Луна, где оставил свои следы человек в год, когда я родился. И пока он так идет, рассказы эти будут появляться.

Это все, что я могу сказать. Надеюсь, это не конец, и потому

До встречи.

Искренне ваш,

Дмитрий СКИРЮК