«Я убью тебя!»

«Ты не посмеешь», — донеслось у травника из-за спины.

Реслав оглянулся и беззвучно ахнул.

В спор двоих вмешался третий. И какой третий!

Темнота расступилась, и к костру из чащи леса, высоко неся увенчанную тонким рогом голову, вышел единорог. Он шел уверенно и гордо, невысокий, стройный, ясноглазый, совершенно не похожий ни на лошадей, ни на неуклюжих тупомордых пони. Тому, кто хоть раз в своей жизни видел единорога, становится потом невыносимо больно даже смотреть на лошадей. То был шаг хищника, бесшумный, мягкий — на ногах единорога не было копыт, лишь пальцы с грубыми, похожими на роговые полумесяцы ногтями. Длинная стройная шея, искрящийся витым изгибом рог и никакой роскошной гривы, которую так любят изображать на своих картинах художники, только густая щетка белых волос, и все. И надо было быть последней сволочью, чтобы обозвать мордой этот светлый лик.

Так, или почти так думал Реслав, глядя, как единорог подходит к огненному кругу. Подошел и замер — серебристая тень.

«Ты не посмеешь, Лис», — повторил он.

И Лис не посмел.

За кустами мелькнула лиса. Еще одна. Еще. Реслав заоглядывался. Лисы собирались на краю поляны. На другом краю бесшумными белесыми тенями проявились волки. Вышел и сел под сосною медведь. На западе заблестели глаза собак.

«Он мой! — ощерился Лис. — Мой по праву! В нем течет моя кровь!»

«Мы не принадлежим своим родителям, — сказал единорог. — Он честно разменял свой Драупнир и оборвал последнюю подвеску для тебя. Он имеет право выбирать. Кто хочет что-нибудь сказать?»

На мгновение над маленькой поляной у скалы повисло молчание.

«Он помогал другим», — сказала, сделав шаг вперед, лиса.

«Он просил нас помочь», — уточнил белый волк.

«Он расплатился вперед», — проревел медведь.

«Он украл мою добычу!» — провыл-пролаял пес дождя.

Единорог помолчал. Затем повернулся… к Реславу.

«Ну, а ты что скажешь?»

От неожиданности тот опешил. Посмотрел на собравшихся вокруг зверей, на травника, и сжал кулаки.

— Он мой друг, — сказал он. — Он спас жизнь мне, моей жене и моему неродившемуся сыну. И если вы хотите навредить ему, то сперва вам придется убить меня. А все что вы сказали про него, так это сделал бы и любой другой человек!

Единорог кивнул, принимая ответ, и повернулся к травнику.

«Твое слово».

Жуга молчал довольно долго.

— Время не бежит вспять, — сказал он, наконец. — Я сам пришел сюда, и сам позвал его. И если он хочет вырваться из плена, куда его заточили другие боги, это его право. Не беспокойся: я помню, ты предупреждал меня, тогда, на поляне… Но теперь выбираю я.

Он повернулся к замершему Черному Лису.

— Пускай попробует.

Слова прозвучали, и Единорог склонил голову в знак согласия.

«Это справедливо. Что ты хочешь?»

— Огня, — сказал Жуга.

И угли вспыхнули огнем.

* * *

Жуга сбросил меч, башмаки, и шагнул на горящие угли. Лис встал на дыбы и людское обличье принял. Они зашагали по кругу, танцуя на пламенной сцене. А звери молчали, поляну кольцом окружив. Они танцевали вдвоем. Загорелись штанины. Жуга вспоминал, забывая про пламя в ногах. Он был не один в этот миг. Из подвесок браслета он не оборвал ничего для себя одного. Был Вайда-рифмач (травник слышал сейчас его лютню). Был брат Леонард, Збых-кузнец и Ружена, сестра кузнеца. Был Яльмар, и Янко, плясал на углях Зимородок, и Влана, и Зерги с Линорой — они были тут… Был рядом Рагнур, скалил зубы насмешливо Роджер, и много других. Тек слезами янтарь на груди…

Жуга танцевал. На востоке вставало светило.

Жуга танцевал для того, чтоб остаться собой.

Жуга танцевал. Обгорали лохмотья рубахи.

Жуга танцевал: «Да пребудет со мной моя боль!»

Реслав еле видел его, заслоняясь руками от жара.

Все звери молчали.

Два тела горели.

Жуга танцевал…

танцевал…

танцевал…

Рассвело. День принес с собой туман, прохладу раннего утра, синеву безоблачного неба и яркий солнечный свет. Пели птицы. Лес вокруг постепенно просыпался. На маленькой поляне меж трех сосен резвились лисы — прыгали, скакали и гонялись друг за другом, тявкали заливисто, вертелись волчком. Им было весело: день за днем приближалось их время.

Два человека полулежали у погасшего костра.

— Неужели тебе не было страшно? — спросил Реслав.

Жуга пожал плечами.

— Вначале, конечно, было. А потом не помню.

— Как так — не помнишь?

Травник покосился на Реслава. Улыбнулся виновато.

— Много ли ты помнил из того, что было, когда родился?

— Как ты себя чувствуешь… теперь?

Жуга помедлил, прежде чем ответить.

— Мне хорошо, — сказал он. И умолк.

Одежда травника сгорела без следа, остались лишь царвули и кожух. Сгорел янтарный крестик и веревка от него. Волосы же травника, к немалому удивлению Реслава, обгорели лишь чуть-чуть. Реслав отдал ему свою рубашку. Вторая пара штанов нашлась у Жуги в мешке. Травник лежал, полузакрыв глаза, задумчиво смотрел на резвящихся лисиц.

— Ты знал, что все так случится?

Травник рассмеялся и сел. Потер ладонью подбородок.

— Ну ты даешь, Реслав! Кто ж мог такое знать? Черт… морда чешется… Неужто борода растет?

Жуга перевернулся на живот и потянул из ножен меч. На гнутой рукояти тупорылым матовым клинком засеребрилась бритва. Лис плясал на клинке. Травник поднял взгляд на Реслава, в глазах его поблескивали озорные искорки.

— Как думаешь, сумею?

— Лучше уж не надо, — с сомнением сказал Реслав. — А то еще распластаешь себе горло с непривычки… Я бы научил, да сам не бреюсь.

Травник спрятал Хриз обратно в ножны, дважды обернул их ремнем и сунул поглубже в мешок.

— И что ж ты дальше делать думаешь? — спросил Реслав.

— Не знаю, — пожал плечами тот. — Жизнь продолжается. Или… не продолжается… — Он улыбнулся. — Я не решил еще. Наверное, осяду где-нибудь, сделаюсь целителем… Людей, зверей буду пользовать. Давно собирался этим заняться. Бог даст, не пропаду. Так, куда же я… Ага. — Он вынул что-то из мешка и протянул Реславу. — Держи, Реслав. На память.

На ладони травника переливался красным полированный овальный камень. Травник подобрал его с алтаря, когда все кончилось. Опал и кучка серой пыли — все, что осталось от злосчастного браслета. В рассветных солнечных лучах камень был невероятно, сказочно красив. Реслав замялся в нерешительности.