Но после этого, 23 января, я все-таки была у него на 65-летии, где была его семья, дочки, кто-то из правительства Израиля тоже был. В “Рице”, в чайной комнате. И я прилетела, такие дружеские чувства. Хотя на самом деле в этом году он еще и мой день рождения справлял, то есть он не отчаивался, вообще никак не отчаивался. И потом в апреле я разорвала отношения, которые у меня тогда были, осталась совсем одна и опять решила к нему слетать. Он тогда общался с киргизом, который тоже был в розыске в Интерполе и скрывался, – он ему помогал сделать убежище в Англии.

А: Бакиев[239]?

Д: Да, с ним он тесно общался. Тот, как я понимаю, каких-то телочек постоянно водил. Ну и Боря туда же, хотя тот помоложе был. Как-то они, видимо, нашли общий язык, кружок по интересам.

Это была наша последняя встреча. Улетев потом в Москву, я начала отношения с отцом моего ребенка и перестала с Борей вообще абсолютно видеться. Но мы общались по телефону, он даже периодически какие-то подарки мог засылать. Потом у меня отняли квартиру, у нас по этому поводу были разговоры. Все это сходило на нет, все реже, реже и реже, но мы поддерживали связь. Кстати, на его день рождения 2012 года я с подружками записала ему видео. Мы надели колпаки “с днем рождения”, взяли какие-то шары и записали домашнее видео: “О, ай-ай, Боря, с днем рождения”. Я ему отправила на почту или позвонила в “Скайпе”, и мы там визжали. Как-то хотелось поднять ему настроение.

А: Одна из трагедий Бориса в том, что из-за своего достаточно сложного характера он потерял друзей. Меня потерял, потому что он меня обвинял в том, что я поддерживаю Путина, сотрудничаю с “кровавым режимом”. Лёню Богуславского потерял по каким-то соображениям. Мише Денисову он должен был денег. Рому он потерял по понятным причинам и так далее. Кто вообще остался? Кто рядом с ним был те два года, что вы с ним общались?

Д: Насколько я понимаю, в его окружении были в основном его подчиненные – люди, которые зависели от него материально или верили, что что-то получат, если результат суда будет положительный. Были и друзья, такие как Гусов, но не знаю, может, у него тоже какая-то выгода там была. Я слышала от него много раз про тебя и про многих людей, что все предатели и гады. О каких-то людях, кто держал политический нейтралитет, как Юра Шефлер, он всегда отзывался как бы… не то что положительно, но никак. Но я слышала от него фамилию Миши Прохорова, про которого он говорил: “В отличие от всех, Мишка – он нормальный”. То ли они созванивались, то ли он его встретил при каких-то обстоятельствах.

А: Одна из вещей, которую я не мог понять, сколько я его знал: у него всегда было хорошее настроение. Представить себе Березовского в депрессии, а тем более что он может покончить с собой, я абсолютно не мог.

Д: Я, наверное, тоже не могла. Но, конечно, это уже не он был, это уже у него какие-то бесы в голове были, известные человеческие заболевания. Но хандра у него была, тоска вот эта. Когда мы с ним жили в Лондоне, иногда, допустим, он вставал пораньше, я позже – и он сидит, о чем-то думает. Наверное, он понимал, что ситуация-то, может быть, и проигрышная, но он не хотел сам себе позволять в это верить. То есть бороться до конца, добить, все равно по-своему сделать – у него такая была цель.

Он не хотел успокоиться. Он мне говорил, что были какие-то варианты, что ему придут какие-то деньги, чтобы не доводить до этой шумихи, до суда. Я слышала, что миллиард ему готовы были дать, но он говорил: это мало, это не то. Он, собственно говоря, хотел выиграть эти деньги, чтобы опять делать революции на Украине и свергнуть Путина. Я ему говорила: “Купи дом в Лос-Анджелесе и пиши книги. Ты умный человек, зачем тебе это все?”

А: Я тебе рассказывал, что я читал его письмо, которое он Путину написал?

Д: Да, мне очень приятно было наконец-то услышать, что это правда.

А: Это правда. Я был у Владимира Владимировича, один на один, и когда мы закончили, он мне говорит: “Посиди, Петя, я сейчас принесу одну вещь”. Он уходит в другую комнату, приносит такой большой желтый конверт, и я думаю – у меня такое советское воспоминание, – что, наверное, там лежит донос на меня. Потом думаю: может, наоборот, там написано тайное пожелание что-то сделать, такое задание партийное. И там было не то и не это, там было письмо Березовского. Напечатанный на голубой бумажке текст, с припиской от руки, сверху и снизу. Как мне потом сказал Путин, было три письма. Первое, которое я читал, передал Рома Абрамович, второе пришло через аппарат Меркель. И было еще вроде бы третье, но оно к тому моменту не дошло, это было достаточно скоро после его смерти. Видимо, напечатанная часть была общая, а то, что он писал от руки, было разным. Письмо было очень самоуничижительное: он обращался к президенту “Володя”, но при этом писал, что совершенно проиграл свою жизнь, что был во всем абсолютно не прав. Что он готов все это признать и, главное, что он очень хочет вернуться.

Д: Это самое слышала и я. Я говорила с Борей по телефону спустя месяц после суда. Такого пессимизма я еще не слышала в его голосе. То есть там звучали такие нотки, хотя он мне в этом не признавался. После этого на Новый год он меня поздравил. Это был 2013-й, как раз его последний Новый год.

У меня был очень ревнивый тогдашний гражданский муж, и он увидел это сообщение. На столе лежал iPhone, и там было: “С Новым годом, моя единственная”. Мне просто голову открутили. Я ему ответила через несколько дней по мейлу, поздравила с днем рождения, который был 23 января. И, ответив на этот мейл, он написал: “Спасибо, приятно, что помнишь”.

Мне рассказывал человек, встречавший Борю в Израиле, что у него начались психологические проблемы. Он там, например, ходил пять дней вокруг стола, не спавши. Рассказывал, что Борю не узнать, что он полностью открещивается от всех своих идей, говорит, что Рома хороший, что Боря, видимо, жил неправильную жизнь, что из него плохой политик. Что он не туда полез, что хотел бы все изменить.

Еще он поздравил с 8 Марта и меня, и даже мою маму. А потом был мой день рождения 13-го числа, и он меня не поздравил. Это было удивительно – наверное, у него уже были какие-то непонятные мысли. А 23-го он ушел.

А: Что ты сейчас чаще всего вспоминаешь, когда думаешь о Березовском?

Д: Вспоминаю я, наверное, больше его мозги. Как он был во многих вещах прав, а я была молодая и чего-то не понимала. Может, мы похожи в чем-то были по характеру. Он говорил, что я люблю пожить, и он тоже любил пожить.

А: Да, он любил пожить.

Д: Мы на этом сошлись. Я, видимо, больше любила пожить, чем он, и он не понимал, как это возможно.

А: У тебя еще сил было больше.