Б. Хочу и буду — вещи разные. Хочу иметь приличный заработок. Хочу иметь интересную работу. И хочу иметь время, чтобы написать по крайней мере две толстые книги — «Пять лет в Израиле» и «Семьдесят лет в XX веке». Пункт третий — самый легкий. Тут самое главное — пересесть с шариковой ручки на компьютер. Пункт первый гораздо труднее. Но нет таких крепостей, которые… Пункт второй предполагает и телевидение, если пробьюсь (молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почет!), и прессу, и — чем черт не шутит! — бизнес. Хотя в семье по поводу бизнеса высказывают всяческие сомнения…

Пока у меня отпуск. До середины сентября. Время для адаптации.

Д. Кажется, до политики мы по-настоящему так и не добрались.

Б. Куда торопиться, осмотрюсь, тогда и поговорим…

Чуть не забыл. Спасибо за известинское удостоверение. Жутко обидно было, когда могучий охранник, глядя мускулистыми глазами в мои мидовские корочки, сказал: «Не положено!»

Д. Не расстраивайся. Он и меня не пустит, если я забуду пропуск. Новый порядок…

* * *

Это интервью было опубликовано 3 июля. Но меня уже не было в Москве.

Внезапно был осенен бредовой идеей — поехать на месяц в Лондон и попытаться довести до ума английский. Все-таки больше пятидесяти лет я его изучал… Надо дожать!

Сказано — сделано. 5152 доллара: самолет, гостиница «три звезды» и 120 занятий по сорок пять минут! 29 июня уже в Лондоне.

От гостиницы до Central School of English пешком минут двадцать (мимо Британского музея!). Занимался я серьезно. Но беда в том, что окружали меня не англичане, с которыми я рассчитывал месяц разговаривать, а такие же, как я, жаждущие, но только лет на тридцать — сорок помоложе. Оставались случайные собеседники за столиками пабов. Но и там, как правило, оказывались не англичане, а «разные прочие шведы». С ними, особенно после темного пива, я говорил, как с родными. Но настоящих англичан, если они вдруг попадались, устно не воспринимал. В общем, с английским не вышло ничего…

Зато вышло с Лондоном. Я и раньше был там несколько раз. Но в командах, когда временем распоряжаешься не ты. Теперь же, после Школы или вместо Школы, парадом командовал я. Исходил пешком весь центр. Несколько раз был в Британском музее. Постоял на мосту Ватерлоо. Забрел в зоопарк. Общее впечатление: о людях там заботятся больше, чем о зверях, хотя и зверям неплохо. Посидел на травке в Гайд-парке, том самом, где раньше митинговали англичане, а теперь степенно прохаживаются индусы и менее степенно — арабы. Слушал, нет — смотрел! и слушал три мюзикла, в том числе знаменитых Cats. Пытался найти русский ресторан, но не нашел. Под русских «косят» поляки.

— Ну кто, — ответили на мой упрек, — пойдет к полякам, а к русским ходят.

Но обожаемый мною бигос (преступно упрощая — капуста, тушенная с кусочками свинины) все же был настоящий, польский.

Потянуло в сауну. По телефонному справочнику нашел три адреса поближе к гостинице. По самому близкому адресу встретила очаровательная блондинка топ-модельного типа. Попросил два часа. Она выписывает чек, но вижу — сумма совсем другая, значительно выше. Объясняет (даже мне понятно): массаж. Объясняю (ей тоже понятно), что массаж мне не нужен. Настаивает. Тогда я на хорошем английском жестко заявляю:

— Визаут секс!

Тонкости ответа не улавливаю, но ясно, что «визаут» не получается.

Отправляюсь в следующую сауну. Там девица цвета тропической ночи, но тоже вся из себя. Все повторяется один к одному. Только в ответ на мой непреклонный «визаут» она написала на листочке адрес и протянула мне. Это был адрес сауны «визаут». Но я уж туда не добрался…

Вот до чего доводят всякие ужастики по поводу СПИДа!

Пытаюсь заниматься английским в любых условиях. Знаменитый кабинет восковых фигур мадам Тюссо. Но не только — фигур. Садитесь в маленький вагончик, он едет, а по сторонам разворачиваются сцены из истории Лондона. Сел и еду. Рядом едет милая девушка не очень лондонского вида. Интересуюсь, из какой она страны. И слышу свое родное:

— Фром Белораша!

На словах «А я — фром Раша!» занятия английским кончились…

В один из лондонских вечеров я сидел у Володи Скосырева, корреспондента «Известий». А в Москве в этот вечер известинцы выбирали главного редактора. Как выяснилось, желающих было много. О ходе прений нам сообщали по телефону. Наконец: выбрали Василия Трофимовича Захарько (он получил 104 голоса, вторым был Отто Лацис — 80 голосов).

Помню, мы с Васей были в Ленинграде. Уже разворачивалась перестройка. Известинская команда встречалась с ленинградцами. По городу шли упорные слухи о том, что именно в этот вечер будут еврейские погромы. Тогда мы договорились, и каждый после встречи поехал в гости в знакомую еврейскую семью. Для успокоения. Погромов, конечно, не было. Зато потом была колючая пьеса братьев Стругацких «Жиды города Питера…».

Встречи с читателями продолжались несколько дней. Пора было возвращаться. Все переделали и на вокзал приехали часа за три до отправления поезда. Пошли в ресторан, сложили всю нашу скудную наличность (кажется, было 23 рубля) и предупредили официанта: когда сумма заказа начнет приближаться к контрольной цифре, считай убытки и выпроваживай нас. Что и было сделано.

Появление Захарько в кресле главного сыграло, пожалуй, решающую роль в повороте (вернее, в «неповороте») моей судьбы.

Но еще продолжались Лондон и «подлондонье». Замки и галереи. Двухэтажные автобусы. Даже до моря (Брайтон) добрался.

Вернулся в Москву со странным чувством. То ли огорчаться: таки остался опять без языка. То ли радоваться: какой город увидел! Решил радоваться…

* * *

Подошло время прощаться с МИДом. Подписывая какие-то бумаги, я увидел, что теперь значусь как «ЧПП в отставке». Понравилось. Взял на вооружение. Был приглашен к министру. Получил то самое «спасибо», о котором беспокоился Друзенко. Евгений Максимович с очень серьезным видом поблагодарил меня «за вклад…». На этом прощание завершилось.

Надо было определяться с работой. Два основных варианта прокручивались в голове. Уйти на телевидение (если возьмут), конкретнее — на НТВ. Таня Миткова, с которой я консультировался, активно эту идею поддержала. Вернуться в газету и параллельно сотрудничать с телевидением. Примерно как при советской власти, но с увеличением удельного веса телевидения.

Победил второй вариант. Наверное, тут сыграли роль развал старого коллектива «Известий» и появление «Известий» новых. Я не понимал причин происходившего. Но мне казалось, что Голембиовский и его друзья поступают неправильно, раскалывая газету. Мои симпатии были на стороне старых «Известий». Там оставалась моя память и еще оставались мои друзья. Трудности в жизни газеты, возникшие в связи с расколом, подтолкнули меня вернуться в свой старый кабинет. Вроде бы товарищеская рука помощи Васе, да и вообще любимой газете. Так думалось.