В то время Мариана, оставив мужа и ребенка, сбежала с каким-то повесой, жила в Кенсингтоне и была замешана в каком-то неприятнейшем бракоразводном процессе.

— Понятно, почему муж не разрешает ей видеться с Эсмондом, — сказала Лиззи. — Как ты думаешь, насколько мама об этом осведомлена? Наверное, Филип прятал от нее газеты, когда Мариана была «другой женщиной» в том ужасном разводе, но что-то же мама должна была слышать. Ты не знаешь подробностей? Дорогой, там был секс втроем и все такое. Я знаю кое-кого, кто был на процессе, и она говорила…

С сексуальной жизни Марианы разговор перешел на мою.

— Удивляюсь, что ты до сих пор без ума от Ребекки, — сказала Лиззи, не на шутку рассердив меня. — И не понимаю, почему ты до сих пор женат на Фелисити. Я не говорю, что ты должен жениться на Ребекке: ты и так получаешь от нее все, что хочешь, но почему бы тебе не развестись с Фелисити, чтобы ты мог жениться, когда захочешь?

— Мне кажется, ты неправильно расцениваешь мои отношения с Ребеккой, Лиззи, — холодно произнес я. — А что касается брака — так это моя страховка на будущее. Ведь надо же иметь какие-то гарантии, тем более теперь, когда я не наследую Пенмаррик…

— Ты бы мог поехать в Лондон, получить хорошую работу и зарабатывать на жизнь. Может быть, ты бы в мгновение ока заработал кучу денег. Разве тебе не надоело вести праздную жизнь джентри? И не рассказывай мне, что ты помогаешь управлять Карнфорт-Холлом, а в свободное время пишешь детективы! Это не оправдание! И не говори мне, что не можешь поехать в Лондон, потому что не можешь оставить мать!

Я не собирался с ней спорить; я был слишком рад ее видеть.

— Мама не такая уж и плохая старушка, Лиззи, — сказал я, хитро переменив тему разговора. — Мы плохо ее знали, когда были детьми.

— Ошибаешься, я знала ее достаточно хорошо! Наверное, она завтра приедет в Пенмаррик, чтобы посмотреть на Эдди. Какая тоска! Как ты думаешь, Ребекка с детьми тоже приедет? Мне бы хотелось посмотреть, такой ли уж Джонас отвратительный ребенок, как ты говоришь, да и чаепитие наедине с мамой — слишком утомительное занятие…

Но я знал, что мать не захочет знакомиться со своим новым зятем в присутствии Ребекки, поэтому уговорил Лиззи пригласить ее одну на обед.

— Как все иногда бывает сложно! — ворчала Лиззи. Она всегда чувствовала себя не лучшим образом, когда предстояла встреча с матерью.

— С нетерпением жду, когда увижу их обоих, — вежливо сказала мать, когда я на следующий день приехал на ферму, чтобы ее забрать. — Я так рада, что ты пригласил меня на обед. — Но когда она надевала перчатки, пальцы ее дрожали, и я с огромным удивлением понял, что она еще больше, чем Лиззи, нервничает перед предстоящей встречей.

И в самом деле, встреча началась натянуто. Была обычная неловкость представлений и вступительных слов, а потом я усадил мать в лучшее кресло и поставил перед ней бокал шерри, в то время как Лиззи отчаянно искала сигарету, а Эдди отправился на поиски пепельницы. Я уже задумался, что мне сказать, если мать сделает какое-нибудь пренебрежительное замечание о курящих женщинах, когда она разрядила обстановку одной простой фразой.

— Ты замечательно выглядишь, Лиззи, — вежливо произнесла она. — Жаль, что Жанна не заботится о том, чтобы выглядеть модно и привлекательно. Она сейчас совсем не следит за собой.

— Хм, — сказала Лиззи, притворяясь, что ее ничуть не тронуло долгожданное материнское одобрение, но после этого натянутость исчезла, и они стали более дружелюбны по отношению друг к другу.

Зять с восхищением смотрел на нашу мать, когда, как ему казалось, она этого не видела, а Лиззи удавалось заставить его произнести «да» или «нет», когда этого требовали обстоятельства.

— Никогда не была в Кембридже, — сказала ему мать за обедом. — Правда, ужасно в этом признаваться? Но в Оксфорде я однажды была.

— Да? — пробормотал он, явно не зная, что сказать: — И вам понравилось в Оксфорде, миссис Касталлак?

— Совсем нет, — дала она прекрасный ответ, и это подвигло его на небольшой рассказ о своем любимом городе.

— Вы должны обязательно у нас погостить, — пригласил ее он, не замечая ужаса на лице Лиззи, а мать улыбнулась, вежливо поблагодарила, но добавила, что теперь не очень любит путешествовать.

После обеда они втроем гуляли по саду, осматривая теплицы, а я поехал в Морву, чтобы привезти Ребекку с детьми.

В четыре часа мы все пили чай в гостиной Пенмаррика. Компания была разномастной. Ребекка, как всегда, когда собиралась слишком светская для нее публика, стала бесцветной; она была преувеличенно вежлива с матерью, которая отвечала ей тем же, но сделала неуклюжую попытку подружиться с гостями. Бедная Дебора была еще более стеснительной, чем ее мать, и болезненно застенчивой; на вопросы она отвечала вспыхивая и односложно. Я бы и сам почувствовал стеснение среди такого количества застенчивых людей, если бы на этом формальном чаепитии не присутствовал мой племянник Джонас.

Ему было шесть, это был крепко сбитый, плотный, сильный мальчик. Он не считал нужным употреблять слова «пожалуйста» и «спасибо», поэтому перемещался от одной тарелки с пирожными к другой, а если содержимое тарелки его не удовлетворяло, то швырял ее на пол. Он отказался от молока, опрокинул свою чашку чая и рассердился, когда его мать, чрезвычайно смущенная, попросила его сесть.

Моя мать наблюдала за ним в задумчивости. Я чувствовал, что у нее руки чешутся, чтобы его отшлепать. Вскоре она посмотрела на меня, а когда наши взгляды встретились, неодобрительно подняла бровь.

— Ну хорошо, Джонас, — сказал я. — Хватит. Сядь и веди себя прилично, иначе отправишься в мою комнату и будешь там сидеть, пока мама не пойдет домой.

Он показал мне язык. Его голубые глаза расширились от злости.

— Очень хорошо, — спокойно произнес я, ставя тарелку. — Если ты этого добиваешься. — И приготовился подняться.

— Ты не можешь меня тронуть! — закричал он, неожиданно занервничав. — Ты мне не отец!

— К счастью, — добавил я, улыбнувшись.

— Джан, — несчастным голосом проговорила Ребекка. — Джан, я…

— Не волнуйся, я его не трону. — Грациозно, как танцор, я пересек комнату, взял его за шкирку и быстро выволок из комнаты, а он вопил от ярости и унижения.

Выйдя в холл, я закрыл за собой дверь и ослабил хватку. Он замахал на меня своими маленькими кулачками, но я крепко зажал его под мышкой и понес, по-прежнему орущего и брыкающегося, в свою комнату.

— Скотина! — орал он, покраснев от гнева. — Злой, уродливый старик! Я тебя ненавижу!

Наверное, для шестилетнего ребенка даже человек двадцати шести лет кажется пожилым.

Я запер дверь, положил ключ в карман и посмотрел на него.

— Выпусти меня! — крикнул он, повелительно топнув ногой. — Выпусти меня! Я хочу к маме!

— Тебе нужен отец, — сказал я, — но, к счастью для него, он никогда не узнает, какое чудовище он породил.