нам. На одну голову было бы больше и порешали бы всё, — вспоминает Ник, непроизвольно сложив ладони, как на молитве. Как у него хватает сил без единого намека на злобу вести беседу о Джейсоне?

— Не глядите на меня так… И потом мне и не следовало ввязывать его в это, вот я и смолчал, — отвечаю я и наливаю из кувшина воду в кружку. Тайлер читает мне небольшую мораль.

— Ничего хорошего из этой затеи не вышло бы, на это есть и личные причины, — оправдываюсь я.

Ник, воспользовавшись тем, что на меня смотрел в то время, когда я произнес выражение: «…на это есть личные причины», понимает, что под этим скрывается проявившаяся неприязнь к отцу после нашего с ним откровенного разговора.

— Зря… Отец держит связь с Брендоном. Вот сколько раз я говорил ему, что молчанием не добьёшься ничего, но он и слушать меня не желает.

— Они с Миланой, точно пара, та тоже никогда не слушает, упрямая, делает по-своему. — Ник скребет затылок и окончательно становится на сторону моего охранника.

Звонок. Противник объявился. Моё время вышло. Трое бросаем обеспокоенные взгляды друг на друга.

— Твой ход, Джексон. Нужно взять. Включай громкую связь. А там будем разбираться. — Степенно выражается Тайлер и кивает на разрывающийся телефон.

Я беру мобильный.

— Это папа… Не Брендон, — беспокойно говорю на выдохе.

— Объяснишься как раз с ним, — придает мне уверенности Тайлер, напоминая следом об обещании, которое я дал невестке брата.

Переведя разговор во всеуслышание, я отвечаю, как ни в чем не бывало.

— Приветствую, — с наигранной непринужденностью я молвлю первым.

— Уже здоровались. — Голос максимально серьёзен. — У меня к тебе есть один разговор.

Краем глаза я вижу, как Ник словно напружинился.

— У меня к тебе тоже. — Большой разговор. — Кто начнёт? — Сам так сильно волнуюсь, что горло сдавило.

— Я начну, — в строгом тоне отрезает отец.

Отец всегда был строг со мной. С ним я чувствую разницу в возрастах, в мировоззрениях, в задачах на жизнь. По нашему общению скажешь, что он мой руководитель, нежели отец. Хоть и работаем сколько лет вместе, но это не меняет сути нашего взаимодействия, как оно было на уровне поручил — выполнил, так оно и остаётся. Если сравнить его и Ника, то с последним иная атмосфера, с ним мы наравне. Он выслушивает, понимает меня, поддерживает. Я делился с ним о своей сокрытой внутренней стороне, о своих чувствах, о своих мыслях, ощущая эмоциональное облегчение. Отец же грубо отпускает критику, недоволен даже хорошими результатами моей компании, считая, что я могу работать лучше и больше. Его замечания относительно моих незначительных недостатков в работе причиняют мне боль. Чтобы мы с ним сели и поговорили о жизни, о его прошлом, такого не было ни разу. Отец часто вмешивается в мои решения.

Несколько дней, когда его Наталья уезжала к родственникам, я жил с ним вдвоём в Нью-Йорке, и если посчитать сколько раз мы общались на темы, не связанные с бизнесом, то и не найти ни одной, за исключением тематики о питании и выбора кухни, которую будем пробовать. А о жизни? О том, как он жил без меня? Этого не было. Только усердная работа, только проекты, только бизнес. Единственный случай, когда я рвался к Милане, он будто из соблюдения формальностей, чтобы показать, что он мне отец, сказал: «Езжай, если находишь это необходимым, но запомни, что карьера пойдёт на спад». Если бы он так меня не нагонял, не заставлял бы садиться за планировку нового дня перед тем, как лечь спать, не принуждал бы читать книги о лидерах, построивших мировые компании, не заваливал работой, чтобы я практиковал свои навыки, не имеет значения ночь это или день, то я бы и не добился того, чем владею в настоящий момент. Сблизило нас это? Да, немного, но как партнёров по бизнесу. Опять же, с Ником я больше близок по душе. Знал бы отец, что я живу с его бывшим лучшим другом.

Иногда я прихожу к мысли, что не так уж он и за все эти годы хотел найти меня и та его встреча с Миланой в Сиэтле была непреднамеренной. Проявил лицемерие перед ней, дабы выглядеть настоящим отцом.

— Дошли до меня слухи, что ты отказываешься от правопреемства в компании моего знакомого Брендона Гонсалеса. Даже не так. Я собственными глазами видел рекламный щит, пробежал глазами и, честно признаться, отупел на минуту. — Ничего не скроется в нашем современном мире. Кто-то должно быть проболтался об этом. А слухи-то такая вещь круче воздушного транспорта распространяются от одного к другому с немыслимой скоростью. — Кто бы это мог возвести грязную ложь на порядочного человека? Почему-то я уверен в том, что это идиотские сплетни и далеко не достоверные сведения. Я знаю, что ты не выносишь ни малейшей несправедливости. Мне всегда в тебе импонировала неумолимая честность… Ты же понимаешь, что такие новости не оказывают благотворное влияние на развитие бизнеса и их нужно пресекать. Я испытал на собственной шкуре каково это. Оболтусы! Жулики эти пиарщики и продвигатели, возбуждающих любопытство, вестей! Поносят дичь, а люди верят! Ты обязан быть осмотрительным! Мы должны взяться за это всерьез, не терять времени! Как будем действовать, чтобы исчерпать всевозможных инцидентов?

Я окончательно приперт к стене. Каждый мой нерв напрягается до предела. Разоблаченный лжец, подгоняемый грозными ударами сердца, упирается взглядом в стол и замечает, как отсвечиваются бисеринки пота на лице Ника, шепчущего тихо-тихо:

— Тебе пора научиться говорить так, как есть на самом деле. Отбрось от себя все недоразумения. Правда по структуре и по количеству сахара отлична от конфеты, но не сказать её означает еще глубже выкапывать себе могилу.

Взбудораженная совесть, которая была в состоянии полудрема, всасывает в себя трезвость и разумность совета знатока познавшего, что за каждую ложь нужно расплачиваться. Измотанный всеми обстоятельствами жизни, я перестаю защищаться. Мое резкое «ладно» Нику вызывает у отца подозрения, и он будто чувствует виляние меня от заданной им темы разговора.

— С кем ты там говоришь? Что ты отмалчиваешься? В чем дело?

— Ничего. — Я стараюсь выиграть время и обмозговать слова Ника. Уклончивый ответ не заглушает настойчивость отца. Мой разум припас спасительную ложь, сказать, что это не имеет ко мне никакого отношения и я не знаю, кто пропагандирует неверные сведения, но ретироваться поздно. И хоть я держусь неуверенно и настоящий ответ крепко присосался к горлу, но при этом решаю мужественно вытащить его на волю:

— Не стану мучить подробностями, но