Бесконечны хитросплетения лжи, — продолжал он. — Притворство, водевиль с переодеванием, маски, многоликость, боль от поисков истины. Замечал ли ты, как меняются твои чувства при попытке их высказать? Кто-то, обращаясь к тебе, произносит: «А». Твой ответ: «Б». Но ответить «Б» ты не можешь и преобразуешь его, пропуская через себя, через свои душевные извивы — от «ВГ» к «АГ» с усилением в четыреста вольт, фильтруешь свой ответ. И вместо «Б» на выходе получается «Г». Чем дольше период трансформации, тем подозрительнее становится полученный результат. И не забудь, что я большой поклонник лучших из нас. Я восхищаюсь человеческим гением и преклоняюсь перед ним. Но изрядная доля этого гения тратится на ложь и попытки выдать себя за кого - то другого. Мы восхищаемся ловкостью Улисса, переодевшегося в странника, чтобы осуществить свою месть. Ну а если бы он забыл о мести, забыл, зачем цеплял на себя личину, и оставался бы в ней день за днем? Разве не так поступают многие из нас, малодушных, утратив цель, ради которой притворяются? В результате теряется истина и зарастают пути к ней.

Ты сам путаешься в собственной лжи, и уже не способен вернуться к простоте и ясности, и даже не знаешь, где она и какой была изначально, в чем заключалась исходная цель. И как драгоценны и редкостны бывают простая мысль и чистота восприятия! Я преклоняюсь даже перед минутной искренностью, кланяюсь ей до земли. Вот почему я так ценю твою влюбленность, прочность твоего чувства, вызывающего и у меня желание любить.

Благослови Господь Минтушьяна! Какой хороший человек! Он проявил участие, и я платил ему любовью за любовь.

— Вы, наверно, поймете меня, мистер Минтушьян, и с сочувствием встретите признание, что я всегда пытался быть самим собой. Но это вещь опасная. Ибо вдруг от природы я не так уж хорош? — Говоря это, я едва сдерживал слезы. — Но, думаю, пусть будет как будет. Не стану насиловать судьбу, заставляя ее творить какого-то нового Оги Марча, лучшего, чем он есть на самом деле, и пытаться менять жизнь и строить из нее некий рай я тоже не стану.

— Верно говоришь. Надо использовать то, что есть. Но пребывать в бездействии тоже нельзя. Я понимаю двусторонность задачи: сделав шаг, ты можешь проиграть, сидя на месте — сгинешь заживо. Но терять-то что? Изобрести нечто лучшее, чем созданное Природой или Богом, ты вряд ли сможешь, но, двигаясь, не утеряешь своего дара и способности к развитию. Так уж мы устроены.

— Правильно, — согласился я. — И я очень благодарен вам за то, что вы мне открыли.

Разговор наш происходил на пятьдесят восьмом этаже небоскреба в центре Манхэттена за раздвижными стеклянными дверями. Никакая разнеженность и пресыщенность не изгладит этого из моей памяти.

— Лучше уж умереть таким, каков ты есть, чем жить чужой жизнью, — сказал он.

После чего погрузился в задумчивость и некоторое время сосредоточенно молчал, словно подсчитывая капли, роняемые кем-то невидимым. И что это были за капли — скрытого смысла или горечи? Кто знает? _

— Наверно, и тебе интересно, что заботит меня последние несколько месяцев. — Горечь. Теперь ошибиться невозможно. Большие глаза его погрустнели в тяжком раздумье. — О браслете я заговорил потому, что и сам постоянно думаю о кольце с бриллиантом, которое миссис Каттнер, Агнес, потеряла пару месяцев назад. Сказала, что ее ограбили в Центральном парке, когда она вечером выгуливала собаку. Конечно, такое бывает — людей грабят, и грабят нередко.

— Но зачем надевать кольцо с бриллиантом на прогулку с собакой?

— Она объяснила это тем, что собиралась на свидание со мной. На шее у нее остались следы чьих-то пальцев. Неплохое доказательство, верно? И обнаружили ее на дорожке недалеко от детской площадки. Копы доставили ее домой. Вполне убедительно, не так ли?

— Звучит весьма…

— Она получила страховку в пять тысяч долларов. И, строго между нами, я не сомневаюсь, что инсценировала все это сама.

— Как такое возможно?

— Для нее — возможно.

Видение венской красотки, душащей себя на дорожке в темном парке, меня ошарашило.

— Почему вы в этом уверены?

— Кольцо находится у одной из ее приятельниц.

— Но зачем ей понадобились деньги?

— В том-то все и дело. Я полностью ее обеспечиваю. Посылаю чеки ее мужу на Кубу. Спрашивается, для чего ей понадобилось еще и это мошенничество?

— Может, это деньги на какие-нибудь налоги. Вы предусматриваете все ее траты?

— Во всем, что касается собственности, она очень аккуратна. И это моя последняя надежда. Предусматриваю ли я ее траты? Конечно. Я подарил ей дом на Манхэттене. Но что, если дело не в этом? Понимаешь, чем тут пахнет! У нее есть тайны от меня, она ведет двойную жизнь!

— Объяснение может оказаться самым прозаическим и заурядным — какой-нибудь родственник, случившаяся с ним неприятность, о которой она не хочет вам говорить. Или же ей надоело брать у вас деньги и захотелось заработать самой.

Он уловил утешительный смысл моих слов.

— Но это можно было сделать гораздо проще. А если ей требовалось кому-то заплатить, чтобы откупиться? Конечно, я могу быть чрезмерно подозрителен — сказываются профессиональные навыки. Но ты же понимаешь, о чем я думаю и что вижу со своей колокольни?

Бывает, что даже непродолжительное знакомство очень сближает и приводит к пониманию. Вот и мы с Минтушьяном, сблизившись не столь давно, хорошо понимали друг друга.

В ту субботу мы со Стеллой и Агнес так и не встретились — произошла какая-то путаница во времени. Минтушьян ожидал их в своем офисе и сильно нервничал. Приближался час ужина с женой, и он в конце концов послал шофера на квартиру Стеллы, перенося нашу встречу на половину десятого, а сам повез меня к себе домой через Центральный парк.

Так я познакомился с миссис Минтушьян. По внешнему виду догадаться о ее болезни было невозможно: седовласая дама в голубом стеганом пеньюаре, державшаяся с большим достоинством и даже надменно. Отвага ее казалась трогательной. Меня она встретила неприязненно.

— Мартини надо смешивать на кухне, Гарольд, — сказала она Минтушьяну.

Ему пришлось выйти. Едва он удалился, как она сурово спросила меня:

— Кто вы такой, молодой человек?

— Я клиент мистера Минтушьяна. Мне, видите ли, вскоре предстоит вступление в брак…

— Вам вовсе нет нужды мне что-то объяснять, — сказала она. — Я знаю, что у Гарольда есть от меня секреты. То есть он считает это секретами. На самом же деле я знаю все, поскольку постоянно думаю о нем. Знать все нетрудно, если есть время и занят только этим. Даже выходить из комнаты и то не обязательно.

— Я не так давно познакомился с мистером Минтушьяном, — сказал я, — но, по-моему, он великий человек.

— О, вы это поняли? Он действительно великий человек, несмотря на все его человеческие слабости.

Меня ошеломила мысль, что в то время, как львиноподобный Минтушьян мучается в когтях, как он думает, полного одиночества, его больная жена неустанно следит за ним. Но тут вошел Минтушьян с бокалами, и разговор наш прервался.