Но на этот раз Пилсудский занимал оборонительные позиции. Его задача состояла в сохранении баланса в мультиэтническом Польском государстве, поддержании статус-кво в отношениях Польши с Советским Союзом и Германией, а также в том, чтобы делать все возможное для модернизации польской экономики и вооруженных сил. Это указывало на соотношение сил в середине 1920-х годов, которое (и в этом Пилсудский оказался совершенно прав) не позволяло России или Германии совершить нападение на Польшу в ближайшие десять лет. Конечно, тревожило то, что в апреле 1926 года Германия и Советский Союз подписали пакт о нейтралитете и ненападении, который стал продолжением Рапалльского договора. Однако, в отличие от пакта о ненападении, заключенного этими странами в 1939 году, этот пакт носил действительно оборонительный характер. Главной целью Берлина было послать сигнал о том, что Германия, вопреки подстрекательствам со стороны Франции и Британии, не будет участвовать в нападении Польши на Россию. Штреземан демонстрировал, что у него нет желания повторять опасные игры на поддержание баланса, как это было в Рапалло. Когда летом 1927 года выпады Советов против Польши стали опасными, Германия взяла на себя функции посредника, убедив Советы в отсутствии у Британии и Франции агрессивных намерений и в том, что Москве следует воздержаться от каких-либо действий со своей стороны[1409].

Было очевидно, что ситуация на Западе стабилизировалась, и теперь перед Коминтерном встал вопрос о препятствиях, стоявших на его пути в Азию. Британия восстановила свои позиции в Индии. Отношения между западными державами и Японией, с точки зрения Советов, складывались подозрительно спокойно. Зато в Китае продолжались волнения. На встречах в Версале и Вашингтоне Япония и западные державы демонстративно отказывались принимать китайский национализм всерьез. Оставалось дождаться, кто решит воспользоваться сложившейся ситуацией. В сентябре 1924 года в восточных прибрежных районах Китая возобновились сражения между различными группировками. И это были не обычные стычки между военачальниками-милитаристами[1410]. Китайские генералы впервые широко применяли современное оружие времен Первой мировой войны. Группировка Жили и «нефритовый генерал» Ву Пеифу, захватившие долину Янцзы в октябре 1924 года, похоже, готовились к тому, чтобы подчинить себе всю территорию Китая. Воинственность Ву Пеифу была хорошо известна, поэтому руководство западных стран и Японии забеспокоилось. Японский прозападный министр иностранных дел Киджуро Сидехара, протеже маркиза Сайондзи, стремился избежать открытого нарушения принципов, согласованных в Вашингтоне, но группировку Жили надо было остановить. Не желая отправлять в Китай свою армию, Токио передал большое количество оружия на склады маньчжурского военачальника Чжан Зулиня и израсходовал значительную сумму на взятки, чтобы внести раскол в ряды группировки Жили[1411]. В 1925 году коалиция Ву Пеифу начала распадаться, процесс объединения страны повернул вспять, политическая жизнь деградировала еще больше, превратившись в позорную и убийственную неразбериху.

Вашингтону очень не нравился национализм Ву Пеифу. В то же время для Франции и Британии хаос в Китае был не самым худшим вариантом[1412]. Они были готовы терпеть беспорядки до тех пор, пока имели возможность защищать свои сферы интересов и пока у националистического движения не появился лидер. Но вторжение Ву Пеифу на юге затрагивало уже и их интересы. 30 мая 1925 года британская полиция в Шанхайской концессии открыла огонь по мирным китайским демонстрантам, выступавшим с патриотическими лозунгами. Более десяти человек были убиты, десятки людей получили ранения. Это несоразмерное применение силы вызвало всплеск патриотических настроений таких масштабов, которых не наблюдалось с 4 мая 1919 года. В течение нескольких недель в Шанхае 150 тысяч рабочих присоединились к забастовке протеста. Это открыло дорогу силе еще более опасной, чем даже Ву Пеифу, – Гоминьдану и Коминтерну.

На севере Китая военачальники собирали своих советников и все более современное вооружение со складов Антанты. В отличие от событий начала 1923 года, после подписания декларации Сунь Ятсена-Иоффе взоры националистов были обращены к Москве. 6 октября в Кантон прибыл революционер-активист Михаил Бородин, перед которым стояла задача на месте руководить работой по преобразованию национального движения в массовую партию[1413]. На первом Национальном съезде новой партии Гоминьдан в январе 1924 года 10 % делегатов и 25 % членов центрального исполнительного комитета составляли коммунисты. Открывая съезд, Сунь Ятсен выступил с антиимпериалистической прокламацией. В знак уважения памяти скончавшегося в январе Ленина съезд приостановил свою работу на три дня. Советы реагировали со всей щедростью. Помня о ленинской концепции единого фронта, они направили в Китай более 1000 советников и передали 40 млн долларов для поддержки своих новых союзников, что значительно превышало революционные ресурсы, которые Москва когда-либо использовала в Европе. Гоминьдан приступил к созданию политизированных вооруженных сил по советскому образцу. Герой Гражданской войны Василий Блюхер был назначен главным военным советником. Сунь Ятсен направил на обучение в Москву своего перспективного военного командира Чан Кайши. Для идеологической обработки рядового состава в каждом воинском подразделении была создана партийная ячейка. На острове Вампоа начала работать военная академия, перед которой стояла задача подготовки нового поколения командиров. Политическим комиссаром академии был назначен Чжоу Энлай, еще в 1919 году вступивший в Коммунистическую партию и ставший надежным агентом Коминтерна во время учебы в Париже и Берлине.

Со времен Юань Шикая, первого президента Китайской Республики, модернизация милитаризма была основной формой политики, проводимой китайскими военачальниками. Коммунисты отличались от остальных в первую очередь тем, что они ставили задачу расширения социальной базы китайского национализма. Когда зимой 1923/24 года местный военачальник стал угрожать базе Гоминьдана в Кантоне, Бородин предложил экстренный план массовой мобилизации. Он посоветовал издать декрет об экспроприации земель крупных землевладельцев и ее распределении между крестьянами, а также о введении восьмичасового рабочего дня и минимальной оплаты труда для промышленных рабочих. Опасаясь потерять поддержку среднего класса, Сунь Ятсен отказался от других предложений Бородина, носивших еще более подстрекательский характер. Впервые в националистическую повестку дня Гоминьдана были включены требования социального характера. В июне 1925 года националистически настроенные активисты из Кантона поддержали массовую забастовку в Гонконге, в которой приняли участие 250 тысяч рабочих, а также длительный и результативный торговый бойкот британской концессии[1414]. В 500-мильном коридоре, протянувшемся на север от Кантона до Уханя и дальше, назревало крестьянское восстание[1415]. Следуя призывам коммуниста-организатора Пень Пая, отдел по работе с крестьянами Гоминьдана начал разрабатывать план действий по созданию массовой базы партии[1416]. Гоминьдан открыл курсы руководителей крестьянского движения, работой которых с мая 1926 года руководил молодой революционер из Хунаня по имени Мао Цзэдун[1417]. К концу первого года работы этих курсов школы Мао мог отчитаться о том, что в ряды новой организации вступили 1 млн 200 тысяч крестьян[1418].