край вверенных им рот, разгоняя эти скопления и грозно напоминая, что толпа — лучшая цель для вражеского огня. Винтер, Абби и Джейн последовали их примеру, растаскивая девушек в стороны, когда грохот канонады заглушал все словесные внушения.

Едва они перевалили через гребень холма, орудия Пастора стихли, и взмокшие пушкари повалились на землю, радуясь хотя бы краткой передышке. Артиллерия Орланко продолжала огонь. Густой дым заволакивал все дальше двух–трех шагов, но и в нем были различимы вспышки далеких выстрелов — словно всполохи молний, за которыми миг спустя следовали грохот и вой летящих ядер. В этот зловещий хор вплетались и крики людей: неплотные ряды добровольцев были не самой удобной мишенью для артиллерийского огня, но все же то тут, то там смертоносный металл врезался в живую плоть. Завеса дыма скрывала потери, пропуская лишь стоны, душераздирающие вопли и божбу бесплотных призраков.

А затем — будто развернули исполинский занавес — добровольцы ступили за пределы дымной пелены и ясно увидели нисходящий склон холма и простершуюся под ним долину. Все застыли па месте, точно завороженные, и по строю раздались крики офицеров: «Вперед!» Винтер присоединилась к этим крикам. Краем глаза она посматривала под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть, но все ее внимание было поглощено открывшимся впереди зрелищем.

По ту сторону долины, ярдах, наверное, в восьмистах, виден был другой холм, заметно выше того, через который только что перевалили добровольцы, однако более пологий. На его вершине разместилась артиллерия Орланко — такой же длинной цепью, как их собственная, и точно так же скрытая облаком порохового дыма. Преимущество герцога в тяжелых орудиях наглядно демонстрировали размеры дульного пламени.

Вниз по склону, прямо перед орудиями, спускались под боевыми знаменами шесть батальонов пехоты герцога. Они начали движение раньше добровольцев и, пройдя через позиции своей артиллерии, направлялись к подножию холма. Сейчас они развертывались из колонны в цепь, и видно было, как роты четко разворачиваются позади головных частей, занимая свои места в боевом строю. Расстояние между батальонами было невелико, и, когда маневр завершился, противник представлял собой сплошную синюю полосу в три шеренги шириной и свыше тысячи ярдов длиной.

На флангах, далеко позади наступающей пехоты, ждали, выстроившись неплотными клиньями, эскадроны кирасир. Они разделились на две части, слева и справа от пехоты, идя шагом, чтобы не нагонять фланговые батальоны. На таком расстоянии невозможно было различить отдельных людей в этом скопище мундиров и лошадей, но когда тяжелые всадники двинулись вперед, нестерпимо засверкали па солнце стальные нагрудники, что и дали название этому роду кавалерии. Путь их был кое–где отмечен кроваво–красными пятнами, расплескавшимися на синем — там, где пушечное ядро настигло коня, всадника или обоих разом. Видно было также, как через долину, отступая перед надвигающейся пехотой, скачут несколько кавалеристов Зададим Жару.

— Шевелись! — крикнула Винтер, взмахом руки подгоняя девушек вперед. — Живей, живей!

Дно долины рассекал узкий, с каменистым ложем ручей, слишком мелкий, чтобы стать серьезным препятствием. Склоны по колено поросли травой; она не могла послужить укрытием — зато там запросто можно было вывихнуть лодыжку, запнувшись о коварно затаившийся камень. Едва добровольцы двинулись вперед, орудия Пастора вновь открыли огонь, поднимая фонтанчики пыли по краям вражеского строя и среди кирасир. Пушкари Орланко стремились прежде всего нанести урон артиллерии Януса: трудная, почти невозможная задача, требующая меткой стрельбы; в то же время противник их предпочитал бить по куда более заманчивой цели — тесным скоплениям тяжелых всадников.

Когда добровольцы спустились на относительно ровное дно долины, стали слышны барабаны вражеской пехоты. Навязчиво–размеренный перестук маршевой дроби, похожий на тиканье великанских часов, нарастал с каждой минутой, покуда не заглушил грохотанье пушек. Стена синих мундиров являла собой грозное зрелище: шеренги солдат с мушкетами, как полагается, на плечо, позади них верховые офицеры со шпагами наголо, боевые знамена бьются на ветру. Добровольцы Януса в неказистой штатской одежке с черными нарукавными повязками смотрелись убого в сравнении с этим великолепием. Расстояние между ними неуклонно сокращалось.

Когда до противника осталось семьдесят пять ярдов, Винтер скомандовала стоять. Строй добровольцев, и до того неровный, остановился в еще большем беспорядке, поскольку командир каждой роты самостоятельно решил, когда следует отдать команду. Девушки замерли, не отрывая глаз от размеренно надвигавшейся синей цепи, как будто на них неотвратимо катилась лавина.

— Готовьсь! — прокричала Винтер.

Абби и Джейн подхватили команду. Мушкеты взлетели к плечам, клацнули курки.

— Целься!

На занятиях эту команду выделяли особо. Обычный пехотинец, зажатый в тесном строю плечом к плечу, мог стрелять и не целясь, но все равно вперед. У них, в неплотной цепи, каждый выстрел был на счету. С другой стороны, промахнуться сейчас будет непросто. Солдаты герцога были уже в пятидесяти футах, чуть ниже строя добровольцев — синяя стена, протянувшаяся в обе стороны, насколько хватало глаз.

Где–то дальше вдоль строя затрещали первые выстрелы. Винтер, не дожидаясь, пока стрельба заглушит ее голос, резким движением опустила руку:

— Пли!

Это не был настоящий залп, исторгнутый в единой смертоносной вспышке. Кто–то, услышав команду, шагнул вперед, кто–то переступил с ноги на ногу или целился, поднимая мушкет, — и отрывистый треск выстрелов растянулся дольше, чем на полминуты. Розовато–белые всполохи дульного пламени тотчас поглотили клубы порохового дыма. Пока еще дымная пелена не сгустилась настолько, чтобы заслонить противника, и Винтер отчетливо видела результаты залпа. Сраженные выстрелами пехотинцы оседали наземь, валились замертво, выкатываясь из шеренги, или корчились, зажимая раны. На миг безупречный строй наступающих батальонов рассыпался и смялся — но тут же сошелся в прежнем порядке, как озерная гладь сходится над брошенным в воду камнем, и неумолимо продолжил движение. Солдаты переступили через тела убитых и раненых, сомкнули ряды и вновь зашагали в такт повелительному ритму барабанов.

— Заряжай! — выкрикнула Винтер.

Почти все девушки, не дожидаясь приказа, уже лихорадочно возились с подсумками и шомполами. То и дело кто–нибудь взвизгивал или разражался бранью, уронив пулю либо рассыпав порох. Скрежет шомполов о дула смешивался с барабанным рокотом подступавшей пехоты.

— Огонь по готовности! — прокричала она.

Тратить время на новый залп не имело смысла. С обеих сторон строя уже трещали выстрелы, и подчиненные Винтер, едва зарядив, одна за другой вскидывали мушкеты и целились сквозь клочья порохового дыма. Вновь мушкетные дула изрыгнули всполохи розовато–белого пламени, и в цепи синих мундиров появились новые бреши. Без ошибок не обходилось: кто–то взял слишком высоко или выстрелил прежде, чем выровнял мушкет, и пуля всего лишь взрыхлила землю и дерн в двух шагах впереди. По меньшей мере