— Что же, — сказал Под, поднимаясь с земли,-тогда пошли.

Когда они достигли четвертой — последней стороны поля, солнце уже садилось. Живая изгородь бросала на землю густую неровную тень. В проеме между кустами золотилась освещенная низким солнцем стерня.

— Ну, раз мы уже здесь, — предложил Под, останавливаясь и глядя на скошенное поле, — а до дома дорога пойдет под уклон, почему бы нам не прихватить по нескольку колосьев?

— Ничего не имею против, — устало проговорила Хомили, — если они притопают сюда с поля и пойдут за нами следом.

— А пшеница легкая, — сказал Под. — Сколько надо времени, чтобы подобрать несколько колосков?

Хомили вздохнула. В конце концов, она сама предложила сегодняшний поход. «Назвался груздем, полезай в кузов», — подумала она.

— Пусть будет по-твоему, — сказала она покорно.

Один за другим все трое пролезли через дыру в изгороди на пшеничное поле.

Они попали (как показалось Арриэтте) в какой-то иной, странный мир, совсем не похожий на Землю; золотая стерня, освещенная вечерним солнцем, стояла рядами, подобно заколдованному, потерявшему свои краски лесу; каждый ствол кидал длинную тень, и все эти тени, идущие в одном направлении, лежали параллельно друг другу, создавая причудливый крестообразный узор — черные тени и золотые стебли, — возникающий и исчезающий при каждом шаге.

— Отрывайте колос вместе со стеблем, — посоветовал Под, — легче будет нести.

В этом переломанном, полном насекомых лесу было такое странное освещение, что Арриэтта то и дело теряла из виду родителей, но, обернувшись в панике назад, обнаруживала их совсем рядом, испещренных светом и тенями.

Наконец Под сжалился — больше им было не поднять. Они перебрались обратно через изгородь, каждый с двумя пучками колосьев, держа их за короткие стебли вниз головой. Арриэтте припомнился Крэмпфирл; там, в большом доме, он проходил мимо решетки с луком для кухни. Луковицы были нанизаны на веревку и походили на зерна пшеницы, да и по величине такая вязка была для него то же самое, что колос пшеницы для них.

— Не очень тебе тяжело? Ты справишься? — обеспокоено спросил Под, когда Хомили первая пустилась под гору.

— Уж лучше нести их, чем молоть, — не оглядываясь, колко ответила Хомили.

— С этой стороны барсучью нору искать напрасно, — пропыхтел Под (он нес самый тяжелый груз), поравнявшись с Арриэттой. — Тут и пашут, и сеют, и боронят, тут и люди, и собаки, и лошади, и чего только нет…

— Где же она тогда? — спросила Арриэтта, кладя на минуту свою ношу на землю, чтобы дать отдых рукам. — Мы же обошли кругом все поле.

— Осталось одно место, — сказал Под, — те деревья посредине. — И, стоя неподвижно в глубокой тени, он поглядел через пастбище.

В закатных лучах оно выглядело точно таким, как в тот первый день (неужели это было лишь позавчера?), но с этого места им не была видна длинная тень, которую отбрасывал островок деревьев.

— Открытое пространство, — сказал Под, все еще не отводя глаз. — Твоя мать не сможет перейти это поле.

— А я смогу, — сказала Арриэтта, — я бы с радостью пошла…

Под не ответил.

— Надо подумать, — сказал он немного погодя. — Идем, дочка. Бери свои колосья. Не то мы не успеем вернуться дотемна.

И они действительно не успели. Когда они брели знакомым путем по рву, наступили сумерки, а когда подошли к пещере, было почти совсем темно. Но даже в полумраке их зашнурованный с верхом ботинок внезапно показался им родным домом. Он словно говорил им: «Добро пожаловать!»

Хомили тяжело опустилась на землю у подножия насыпи, словно раздавленная своей ношей.

— Передохну минутку, — объяснила она, — и двинусь.

— Не спеши, — сказал Под, — я пойду вперед и развяжу шнурки.

И, тяжело дыша, он стал подниматься по насыпи, таща за собой пучок колосьев. Арриэтта — за ним.

— Под! — крикнула Хомили снизу из темноты, не оборачиваясь к нему. — Знаешь, что?

— Что? — спросил Под.

— Сегодня был тяжелый день, — сказала Хомили. — Что, если мы выпьем по чашечке чая?

— Пей на здоровье, — сказал Под, расшнуровывая верх ботинка и осторожно шаря внутри. Он повысил голос, чтобы ей было там, внизу, слышно. — Только помни: утерянного не воротишь… Принеси-ка мне ножницы, Арриэтта. Они на гвозде в кладовой. — Через минуту он нетерпеливо крикнул: — Побыстрей! Что ты там копаешься целую вечность? Надо только руку протянуть.

— Их нигде нет, — раздался чуть погодя голос Арриэтты.

— Как это — нет?

— Нет и все. Остальное на месте.

— Нет? — не веря своим ушам, повторил Под. — Подожди минутку, я сам посмотрю.

— Из-за чего вся эта суматоха? — не понимала все еще сидевшая внизу Хомили. Она не могла разобрать их слов.

— Что-то или кто-то здесь побывал, — раздался голос Пода после горестного молчания.

Подняв с земли колосья, Хомили стала карабкаться наверх; это было совсем нелегко в полумраке.

— Достань-ка спичку, — опять послышался встревоженный голос Пода, — и зажги свечу.

И Арриэтта принялась рыться в ботинке в поисках восковых спичек.

Когда крошечный язычок пламени, метнувшись в ту и другую сторону, наконец выровнялся, ниша на склоне насыпи осветилась, как театральная сцена. На ее песчаных стенах заметались странные тени. Под, Хомили и Арриэтта, ходившие то туда, то сюда, казались нереальными, словно персонажи пьесы. Из темноты выступили три походных мешка, аккуратно сложенных вместе и перевязанных сверху бечевкой, инструменты, висевшие на корне, а рядом, там, где поставил его Под, — стебель чертополоха с пурпурной головкой, которым он подметал утром пол. Под стоял, положив руку на пустой гвоздь. В свете свечей он был белый, как бумага.

— Они были здесь, — повторил он, похлопывая по гвоздю. — Я их здесь оставил.

— Этого нам не хватало! — воскликнула Хомили, опуская на пол колосья. — Надо снова как следует поискать.

Она отодвинула мешки и пошарила за ними.

— А ты, Арриэтта, — приказала она, — пойди-ка посмотри с той стороны ботинка.

Но и там ножниц не было. Не было также, как они обнаружили, и шляпной булавки, той, что длиннее.

— Все, что угодно, только не эти две вещи! — встревожено повторял Под, в то время как Хомили в четвертый раз пересматривала содержимое ботинка.

— Маленькая булавка здесь, — говорила она вновь и вновь, — одна все же у нас осталась. Сам понимаешь, ни одно животное не может расшнуровать ботинок и…

— А какому животному могут понадобиться ножницы? — устало спросил Под.

— Сороке? — предположила Арриэтта. — Если они блестели…

— Может быть, — сказал Под. — Ну, а как насчет шляпной булавки? Как сорока могла захватить в клюв и то, и другое? Нет, — задумчиво продолжал он, — это не похоже на сороку, и вообще на птицу. Да и на зверька, если на то пошло. И я не думаю, что это был человек. Человек, если бы он нашел эту ямку, скорее всего растоптал бы тут все. Человеки всегда пнут сначала ногой, а уж потом тронут руками. Нет, — сказал Под, — по всему похоже, что тут поработал добывайка.