Чем больше крепла республика, тем большую склонность – несмотря на самые лояльные намерения и поведение царя – проявляла Россия, хотя Германия не нанесла ей ни малейшего ущерба, воспользоваться удобным моментом, чтобы в союзе с республикой напасть на нас. Это угрожающее положение возникло и существует не в результате войны, которую мы по собственной инициативе вели с Россией, а вследствие общей заинтересованности панславистов и республиканской Франции в уничтожении Германии как оплота монархии.

С этой целью обе нации систематически усиливали свои военные средства на решающих границах, не будучи чем-либо спровоцированы с нашей стороны на это неслыханное поведение и не приводя для этого каких-либо веских объяснений.

Отчасти по этой причине руководимая вашей светлостью мудрая политика моего усопшего деда добилась создания союзов, которые весьма содействовали тому, что обеспечили нас от нападений нашего прирожденного врага на Западе. Эта политика сумела также расположить в нашу пользу властелина России. Влияние этого сохранится до тех пор, пока теперешний царь действительно обладает властью для осуществления своей воли. Но как только он лишится власти – а многие признаки этого имеются налицо, – то вполне вероятно, что Россия уже не позволит отделить себя от нашего прирожденного врага и вместе с ним начнет против нас войну в момент, когда военные средства обоих покажутся им достаточно сильными, чтобы безнаказанно нас уничтожить.

При таких обстоятельствах ценность наших союзников возрастает: крепко привязать их к нам и в то же время не допускать сколько-нибудь значительного их влияния на империю остается великой и, следует признать, трудной задачей осторожной германской политики. Но при этом надо принять во внимание, что один из наших союзников принадлежит к романскому племени и его правительственный механизм не обладает такой абсолютной прочностью, как у нас. Поэтому едва ли можно рассчитывать на длительность этого союза, и для нас лучше раньше начать войну, в которой мы рассчитываем на помощь союзников».

Вильгельм II (1859–1941) – последний германский император и король Пруссии с 15 июня 1888 года по 9 ноября 1918 года

В этих словах уже таились зародыши того авантюризма германской внешней политики, который привел мир к катастрофе Первой мировой войны. Трагедия Вильгельма II и Германии заключалась в том, что кайзер не сознавал собственной непригодности к тому, чтобы единолично править империей, верил в собственное великое предназначение и не хотел никого терпеть рядом с собой даже в качестве советников, а тем более – в качестве самостоятельно действующих политиков. Вильгельм II не понимал, что только с такими людьми, как Бисмарк или близкие к нему по масштабу личности, есть шанс сохранить монархию и Германскую империю.

После своей отставки Бисмарк следующим образом оценивал перспективы русско-германских отношений: «Вероятность войны на два фронта со смертью Каткова и Скобелева несколько уменьшилась: совсем необязательно, чтобы французское нападение на нас с той же неизбежностью повлекло выступление против нас России, с какой русское нападение повлечет выступление Франции; однако склонность России оставаться спокойной зависит не от одних только настроений, а еще больше от технических вопросов вооружения на море и на суше. Когда Россия сочтет, что в отношении конструкции своих ружей, качества своего пороха и силы своего Черноморского флота она уже готова, тон, в котором разыгрываются ныне вариации русской политики, быть может, уступит место более вольному».

Вместе с тем Бисмарк подчеркивал, что между Россией и Германией нет неразрешимых противоречий: «Германская война предоставляет России так же мало непосредственных выгод, как русская война против Германии; самое большее, русский победитель мог бы оказаться в более благоприятных условиях, чем германский, в отношении суммы военной контрибуции, да и то он едва ли вернул бы свои издержки. Идея о приобретении Восточной Пруссии, проявившаяся во время Семилетней войны, вряд ли еще найдет приверженцев. Если для России уже невыносима немецкая часть населения ее прибалтийских провинций, то нельзя предположить, что ее политика будет стремиться к усилению этого считающегося опасным меньшинства таким крупным дополнением, как Восточная Пруссия (германский канцлер, хоть и называвшийся «железным», и в страшном сне не мог вообразить, что реальностью Второй мировой войны станут массовые депортации населения и что Восточная Пруссия станет-таки российским владением, но там не останется ни одного немца. – Б. С). Столь же мало желательным представляется русскому государственному деятелю увеличение числа польских подданных царя присоединением Познани и Западной Пруссии. Если рассматривать Германию и Россию изолированно, то трудно найти для какой-либо из этих стран непреложное или хотя бы только достаточно веское основание для войны… Я не думаю также, что Россия, когда она будет подготовлена, нападет без дальнейших околичностей на Австрию; еще и теперь (в 1890-е годы. – Б. С.) я придерживаюсь того мнения, что концентрация войск в западной России имеет в виду не прямую агрессивную тенденцию против Германии, а только защиту в случае, если бы действия России против Турции побудили западные державы к репрессиям».

Бисмарк предупреждал своих преемников: «В будущем потребуются не только вооружения, но и правильный политический взгляд, для того чтобы вести германский государственный корабль через потоки коалиций, которым мы подвержены вследствие нашего географического положения и нашего исторического прошлого. Любезностями и экономическими подачками дружественным державам мы не предотвратим опасностей, скрытых в лоне будущего, а только усилим вожделения наших временных друзей и их расчеты на наше чувство вынужденной необходимости. Я опасаюсь, что на этом пути наше будущее будет принесено в жертву мелким и преходящим настроениям настоящего. Прежние монархи ценили больше способности, чем послушание своих советников. Если послушание оказывается единственным критерием, то к универсальным дарованиям монарха предъявляются такие требования, которым не удовлетворил бы сам Фридрих Великий, хотя в его время политика в период войны и мира была менее сложна, чем теперь.

Наш престиж и наша безопасность будут тем устойчивее, чем больше мы будем воздерживаться от вмешательства в споры, которые нас непосредственно не касаются, и чем безразличнее мы будем ко всяким попыткам возбудить и использовать наше тщеславие».

К предупреждению Бисмарка его преемники не прислушались. И спровоцировали мировую войну, ввязавшись в австро-сербский спор в связи с убийством эрцгерцога Фердинанда. Вообще мировая политика создала для Германии слишком много противоречий, которые с наличными, военными, экономическими и дипломатическими ресурсами империи не было возможности удовлетворительно разрешить. Она порождала новых врагов – прежде всего Англию и США, но не позволяла приобретать сколько-нибудь сильных союзников. Германия оказалась обречена спина к спине с дряхлеющей Австро-Венгрией бороться против едва ли не всего мира. Старая и молодая континентальные империи сражались против двух старейших колониальных империй – Англии и Франции и третьей континентальной империи – России. Лишь поддержка первой промышленной державы мира – США позволила Антанте одержать победу. Но вступление в войну американцев было предопределено всей предвоенной германской политикой. В гегемонии Франции на Европейском континенте в Вашингтоне видели меньшую угрозу для себя, чем в победе Германии, собиравшейся поставить под свой контроль не только Европу, но и океаны.