Папа поднял брови и многозначительно посмотрел на тётю Зину. Та была очень бледная, но брови тоже подняла и даже ими подвигала.

– Перестаньте, я всё вижу! – ещё больше разозлился я. – Папа, неужели ты меня не помнишь? А маму? Она у нас орнитолог, работает на Галапагосских островах, изучает отряд трубконосых из семейства буревестниковых. А я – ученик средней школы, четвёртого класса «Б». А это – всего лишь Бредик Перекусихин. Помнишь, ты видел его на родительском собрании и сказал, что ему не мешало бы похудеть?

Тётя Зина нахмурилась, а папа покраснел.

– А это мама Бредика, тётя Зина – она в нашей школьной столовой работает.

– Это правда? – спросил папа у тёти Зины.

– Работаю, – подтвердила та.

– Вот видишь! Они не имеют к тебе ровным счётом никакого отношения.

– Мальчик, ты меня совсем запутал, – сказал папа. – И у меня заболела голова.

– Милый, я принесу тебе таблетку! – проворковала тётя Зина, а Бредик вылез наконец из-под стола.

Милый? Гм-гм.

– Как ты мог? – спросил я у Бредика напрямик. – Я же тебе доверял.

– А что я такого сделал? – пожал плечами Перекусихин. – Ты же сам его в папатеку сдал. А нам отец позарез нужен! Я, между прочим, давно на твоего засматривался – он мне понравился ещё тогда, в первом классе. Вот я и решил: раз тебе он теперь не нужен, я его к себе заберу. Пусть поживёт человек, отъестся, выспится, отдохнёт. Знаешь, как мама за ним ухаживает? Пылинки с него сдувает! А кормит пять-шесть раз в день – собственноручно!

Моя мама, конечно, пылинки ни с кого не сдувала, зато она умная и красивая.

– Он что, младенец, чтобы его с рук кормить?

– Мужчина заботу любит, – наставительно ответил Бредик голосом тёти Зины. – А в вашей семье он всё равно авторитетом не пользовался.

– Бредик! – В комнату вошла тётя Зина с таблеткой и стаканом воды. – Мы же с тобой договаривались…

– А что я такого сказал? – пожал плечами Перекусихин и потянулся за чебуреком.

– Не суди, да не судим будешь, – сказала тётя Зина. – Витя, ты не волнуйся. Твоему папе у нас хорошо. Мы его гулять выводим – в парк (у нас тут парк недалеко). На велосипедах вчера катались, а завтра пойдём на рыбалку чуть свет.

Я смотрел на неё как на сумасшедшую. Неужели она это серьёзно?

– Папа, ну что ты молчишь? Разве ты не видишь, что в этом доме происходят вопиющие вещи?! – Я попробовал потрясти папу за плечи, чтобы он пришёл в себя, но Бредик мне этого не позволил. Как будто это и в самом деле его папа, а не мой.

Отец глядел куда-то сквозь меня, и по лицу его блуждала рассеянная улыбка.

– Я понял! Они тебя напичкали какими-то таблетками! Они тебя отравили, и тебе отшибло память!

– Не говори ерунды, Половина, – с набитым ртом кинул мне Бредик. – Никто никого не травил. Папа к нам сразу таким попал.

– Каким это таким?

– С отшибленной памятью и готовностью стать полноценным членом семьи.

Братцы, а ведь точно. Все мои бывшие папаши ничуть не удивлялись таким драматическим переменам в своей жизни. Все как один принимали меня за собственного сына! Значит, у хитрого папатекаря всё изначально так было задумано… Какой же я беспросветный глупец! Попался на его удочку и сам того не понял.

До меня наконец-то стал доходить страшный смысл всего происходящего. То есть получается, что папы я лишился навсегда? Другими словами, я теперь навеки безотцовщина?

Словно прочитав мои мысли, тётя Зина погладила меня по голове и сказала:

– Ну ведь у тебя же теперь другой папа. Бредик говорил, что вы с ним чудесно ладите.

– Бредик врал! Мне другой папа не нужен – мне нужен только мой! – Я вдруг почувствовал, что силы меня покидают. Я уронил голову на руки и заплакал. Заревел белугой – по большей части от жалости к самому себе, а по меньшей – в надежде разжалобить Перекусихиных. Всё же они не звери.

Но я их недооценил. Тётя Зина вдруг посуровела и железным тоном сказала (я не раз его слышал в столовой, на большой перемене):

– Ну вот что, заканчивай свой концерт. Максима Ильича мы тебе всё равно не отдадим.

– Вы безжалостные люди.

– Нет, мы не безжалостные. Но господин Бенджамин нас предупредил: обратного хода у договора нет. Твой папа – уже не твой, он – Бредика. И с этим нам ничего не поделать. А если ты попытаешься своевольничать и самоуправствовать, то господин Бенджамин…

– Да чихать я хотел на вашего господина!

– Не шути с огнём, – предупредила Перекусихина.

– Ладно, я всё понял. Я пошёл, – сказал я, поднимаясь со стула. – Меня дома Железобетонов ждёт.

– Это кто? – оживился Бредик.

– Это мой новый папа. – С этими словами я вышел из негостеприимного дома Перекусихиных, на старого папу даже не взглянув.

Ничего, у меня ещё вся жизнь впереди, чтобы на него наглядеться.

Домой я успел вовремя – с минуты на минуту должна была звонить мама. Пока я шатался по городу, Железобетонов времени даром не терял. Он переоборудовал гостиную в спортивный зал: пол застелил матами, по стенам расставил турники, а к потолку повесил боксёрскую грушу. Я съел протеиновый обед (из чего он был приготовлен, я так и не понял) и заперся у себя в комнате, чтобы никто нам с мамой не мешал.

Зазвучали знакомые позывные скайпа, и я нажал на приём звонка.

– Привет, малыш! – сказала мама.

Она так буднично и ласково это сказала, что я опять чуть не разревелся.

– Привет, мам.

– А что такой грустный? С папой опять поссорились? Ты его не обижай! – Она рассмеялась и сделала глоток кофе из большого картонного стакана.

– Он сам кого хочешь обидит. – Я покосился на дверь. Из-за неё доносились какие-то стоны и вскрикивания. Как будто там кого-то убивали.

– Ну что у вас опять произошло? – насторожилась мама.

– Да нет, мамуль, всё нормально, ты только не переживай. Как там твои альбатросы? Все уже вылупились? – Я насильственно улыбнулся и помахал рукой конокраду. Вернее, Просперо Гонзалесу. Он, как всегда, жевал свой бутерброд и разглядывал мамин затылок. Папе бы это не понравилось, уж точно.

– Вылупились, – сказала мама. – Ты мне лучше расскажи, как дела в школе? Троек много нахватал?

– Что ты! У меня в последние дни сплошные пятёрки.

– Свежо предание, да верится с трудом. Надо мне Анне Емельяновне электронное письмо отправить, всё у неё разузнать.

– Лучше не надо, мам, – испугался я. Меньше всего мне хотелось, чтобы мама была в курсе моих прогулов.