Мне вдруг стало обидно. Смешно, но я неожиданно восприняла такое пренебрежительное отношение незнакомой мне женщины к любимому острову как личное оскорбление. Кто она такая, чтобы судить о его недостатках? В моей голове промелькнули смутные воспоминания об отце, самозабвенно любившем наш остров, и я повернулась к Финну.

– А вы не показывали ей закат? Когда отец был дома, мы всегда вместе любовались заходящим солнцем. Думаю, на всей земле нет ничего красивее, чем закаты на Эдисто.

– Конечно, показывал. Тетушка Бернадетт всучила нам одну из своих соломенных корзинок с бутылкой вина и двумя бокалами и отправила любоваться закатом. Но Харпер не вынесла налета москитов, и мы были вынуждены вернуться в дом еще до того, как солнце стало клониться к горизонту.

Я представила его расфуфыренную жену, отражающую атаку москитов, и чуть не расхохоталась, но вовремя прикусила язык и отвернулась.

– Вам смешно?

Я покачала головой, но уже не могла сдерживаться, и у меня невольно вырвалось неподобающее воспитанной девушке хрюканье. Я в ужасе вскинула на него глаза, но оказалось, что он тоже улыбался, и я облегченно вздохнула.

– Надо сказать, вино было преотличное, хотя мне и пришлось выпить его в полном одиночестве.

– Как жаль, – не совсем искренне сказала я.

– Вы даже не представляете, как было жаль мне. – Он открыл дверцу машины и стоял рядом, пока я выключала зажигание.

Солнце висело прямо над нашими головами, и от его нестерпимой жары покалывало кожу. Но прохладный ветерок, словно дыхание призрака, колыхнул высокие травы, я почувствовала легкое головокружение, вспоминая, что на этом самом месте когда-то стоял мой отец. Дом наш исчез с лица земли, словно его и не было, и иногда мне казалось, что и отец никогда не жил и не ходил по этой земле.

Мы пошли вниз, к бухте, оставляя за спинами руины старого дома. Дружный хор насекомых становился все громче, отрывистое стрекотание цикад задавало темп всем остальным «музыкантам». Долгое время после переезда с острова я с трудом засыпала в странной для меня тишине – мне не хватало вот этой ночной музыки прибрежных болот.

– Как же здесь красиво, – сказал Финн, подставляя лицо ветру. – Иногда я думаю, что моя жизнь могла быть совсем иной, если бы я вырос здесь, а не в Чарльстоне.

Его волосы на висках и затылке потемнели от пота, и я снова подумала: неужели стоящий передо мной мужчина и невозмутимый, строгий мистер Бофейн – один и тот же человек? Казалось, в его теле обитали две отдельных души. Но может быть, мы все такие – проживаем жизнь, которую навязывают нам обстоятельства, хотя мечтаем о совсем другой, которую сами для себя придумываем.

– Какое отличное место для того, чтобы ночью наблюдать звезды.

Я приложила ладонь козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза, и взглянула на Финна.

– Полагаю, из дома тетушек тоже неплохо за ними наблюдать.

Он кивнул.

– Я держал телескоп в своей спальне в их доме, но потом забрал его с собой в школу. А дальше возникли некие обстоятельства, и мне стало не до того, чтобы изучать звездное небо.

«Я хотел стать астронавтом».

Я вспомнила его слова и вдруг обнаружила, что не могу смотреть ему в глаза, боясь увидеть в них разочарование, которое могло бы стать отражением моего собственного.

Над нашими головами пролетела голубая цапля, птица словно дразнила нас, бескрылых, неуклюжих, которым нужны самолеты, чтобы летать. Может быть, когда-то, наблюдая за береговыми птицами, маленький мальчик поднял глаза к небу и стал мечтать о том, чтобы прикоснуться к луне.

– Почему вам вдруг захотелось прийти сюда? – спросила я.

Он посмотрел на меня оценивающе, взгляд его был пронзительным и ясным, и мне показалось, что он ожидал от меня именно этого вопроса.

– Сюда меня однажды привела тетя Бернадетт. Мы украдкой выскользнули из дома, когда тетя Хелена отправилась на заседание Общества охраны исторических памятников. Тетя Бернадетт привела меня на это место, потому что хотела показать развалины. И еще потому, что когда она была там последний раз, то услышала нечто прекрасное, чем хотела со мной поделиться.

Он на мгновение замолчал.

– Мы стояли прямо на этом самом месте, когда я вдруг услышал звуки музыки – кто-то играл на пианино в доме неподалеку. – Он указал на пустое пространство, где когда-то стоял дом нашей семьи. – Был довольно прохладный вечер, но все окна в доме были открыты. Мы стояли там целый час, слушая музыку и глядя в небо, на котором постепенно загорались звезды. Это одно из прекраснейших воспоминаний детства – в тот момент я был совершенно счастлив.

Мое горло сжалось, как будто я проглотила комок ваты.

– И вы бы хотели узнать, не я ли играла на пианино в тот вечер.

Тут зазвонил его «Блэкберри», и Финн вытащил его из кармана, чтобы ответить на вызов. Разговор был коротким, и Финн почти сразу же прервал звонок. Не глядя на меня, он произнес:

– Нам надо идти. На работе проблемы, которые надо решить до понедельника.

Широкими шагами он направился к машине. Я едва догнала его.

– А вы когда-нибудь возвращались сюда? До того случая с Харпер?

– Пару раз. Было трудно убежать, чтобы не заметила тетушка Хелена. Но музыку здесь я больше ни разу не слышал.

У меня возник странный порыв извиниться перед ним за то, что меня не было здесь, когда ему так нужна была моя музыка. Но вместо этого я полезла в сумочку и достала ключи от машины.

– Может быть, вы сами хотите сесть за руль?

Было видно, что он испытал облегчение при этих словах, и я вспомнила, как судорожно сжимали подлокотник его руки на пути сюда. Он взял ключи и благодарно улыбнулся.

– Спасибо.

Он открыл для меня дверцу, и я быстро села в машину. Мы ехали в полном молчании, потому что большую часть пути я пыталась вспомнить тот вечер, когда я играла на пианино и ясно почувствовала чье-то присутствие за окном. И еще я думала о маленьком мальчике, который смотрел в ночное небо и мечтал о том, как в один прекрасный день коснется звезд.

Люси остановила свой «Бьюик» у обочины на Гиббс-стрит перед домом Финна, а потом взглянула на меня, подняв брови.

– Ты точно не хочешь, чтобы я пошла с тобой?

Я закатила глаза.

– Да ладно тебе, Люси. Все с моей новой работой вполне законно. Я даже встречалась с той самой двоюродной бабушкой. Совершенно не из-за чего беспокоиться.

Она выдвинула подбородок.

– Ну когда он попросит тебя называть его по имени, пожалуйста, сообщи мне. Потому что именно тогда действительно надо начинать беспокоиться.

Я сделала вид, что поднимаю с пола сумку, чтобы она не могла видеть моего лица.