без форточки, пришлось вынуть две филенки. Пустили воздух, стало легче дышать.

— Что же будет, доктор? — спросила Ульяна врача, который сам был встревожен, от растерянности прятал глаза и отворачивался от Ульяны.

Он стал протирать очки, пожал плечами, ничего не сказал.

— Да как же это? Идите к нему, сделайте что-нибудь, — настаивала Ульяна. — И ты молчишь, Зина. Надо же что-нибудь делать.

— Мы делаем все, что в наших силах, — ответил ей доктор. — Уверяю вас. Все зависит от того, как поведет себя организм. Глубокие хронические явления чреваты неожиданностями. Я буду в поликлинике. Если понадоблюсь, позовите.

Доктор помыл руки, вытер полотенцем и ушел.

Ульяна вернулась к больному.

Колеблющееся пламя в керосиновой лампе тихо покачивало на стенах избы тревожные тени людей. Где-то протяжно выла собака, будто жаловалась и звала на помощь. Когда стало уже невыносимо молчать, Зинаида упала на колени, запричитала:

— Ты должен жить! Должен жить! Что мне сделать, чтобы ты жил?

Не обращая внимания на причитания Зинаиды, Ульяна склонилась к больному, дала еще одну таблетку, как советовал врач. Поддерживая голову, помогла запить из стакана. Василий безучастно принял лекарство, безвольно опустил голову на подушку.

— Усни, сынок, все пройдет, — ласково говорила Ульяна, прикладывая ладонь к его горячему лбу.

Василий лежал неподвижно, протянув вдоль тела тонкие иссохшие руки. Его лицо было желтое, как лимонная корка, умиротворенное, измученное тяжкими страданиями и неспособное уже больше выражать ни боли, ни отчаяния. На впалых, худых щеках колюче топорщилась серая щетина, губы посинели, глаза тускло поблескивали в глубоких провалах под взъерошенными бровями. На гладком холодном лбу и на кончике заострившегося носа едва заметно поблескивали мелкие капли пота.

Василий долго не просыпался, ни на что не жаловался, не принимал ни пищи, ни питья, и только в биении синей жилки на виске давала о себе знать жизнь, теплившаяся где-то в глубине его тела.

Так пролежал он весь день и еще ночь. Ульяна сидела у изголовья, прислушивалась к слабому дыханию Василия. Трудно было понять, жив он или умер, и страшно было пошевелиться, нарушить его покой.

Но вот он застонал во сне, повернул голову набок, открыл невидящие глаза и снова опустил усталые веки. Стон повторился, дыхание участилось, послышалось приглушенное хрипение в груди. Начался новый приступ жара, лоб покрылся испариной, сухая кожа на губах еще более почернела. Ульяна смочила ложечку в чае, поднесла к его губам, и он жадно лизнул языком капли влаги.

Утром пришли два врача — мужчина и женщина. Зинаида в тревоге смотрела на них. Врач был тот самый, что приходил в первый раз, молодой, здоровенного роста, толстощекий, румяный, улыбающийся. Наклонившись над Василием, он вдруг весело кивнул ему, как старому знакомому.

— Слыхал новость? «Динамо» выиграло у торпедовцев. Сказать, какой счет? Пять — один!

На эту шутку больной никак не реагировал, продолжал стонать, метаться на подушке и тихо шептал: «Позовите Верочку. Куда же она ушла? Верочку!»

Зинаида подбежала к кровати, оттолкнула врача своим острым плечом.

Ульяна тоже встревожилась.

— Ему очень плохо, доктор, — сказала она. — Он бредит.

Доктор жестом подозвал пришедшую с ним женщину с беленькой кудрявой головкой, что-то шепнул ей. Она моментально зажгла спиртовку, поставила кипятить бачок со шприцем. Доктор тем временем достал из коробочки стеклянную ампулу, отломил острый кончик, рассыпав на пол крошки стекла. Женщина подала ему шприц, и он сам сделал укол больному.

Больной немного успокоился. Уснул. Но вскоре опять застонал, попросил пить. Ульяна дала ему чаю, Зинаида принесла стакан молока, но Василий отвернулся и неприязненно сморщился. Жар не понижался, биение пульса почти не прощупывалось. Через некоторое время доктор сделал еще укол. Улучшение не наступило ни через час, ни к вечеру, ни ночью. Больному становилось все хуже. И доктор, и его помощница, и Ульяна с Зинаидой не отходили от постели Василия. Ульяна сидела у его изголовья и белым платком вытирала бледный мокрый лоб Василия, приговаривая ласковые добрые слова.

— Держись, касатик... Все пройдет, исцелятся твои раны тяжкие...

А в доме заканчивали отделку. Работали при свете дня и ночью при керосиновой лампе, старались не стучать, разговаривали тихо.

Один за другим в сарай заглядывали люди, молча стояли, сочувственно кивали Ульяне, жалели Василия. Приходили Лизавета, Харламов, Ленька. Миронов долго шептался с врачами, строго наказывал:

— Вы смотрите тут, сами знаете, какой человек.

2

На третьи сутки Василию стало совсем плохо. Он умирал. Беленькая врачиха в отчаянии смотрела на своего коллегу, бодрого доктора, как бы взывала о помощи. Доктор, отвернувшись, угрюмо стоял у окна. Ульяна с отчаянием и надеждой смотрела на доктора, терпеливо ждала от него чуда. Он молча пожал плечами, беспомощно опустил руки. Уткнувшись лицом в одеяло, плакала Зинаида, стоя на коленях перед кроватью.

— Что же вы стоите, доктор? — крикнула наконец Ульяна. — Он же умирает, помогите ему!

Доктор вздохнул, обреченно развел руками:

— К сожалению, природа сильнее нас.

— Да нет же! Нельзя так, мы же люди!

Она бросилась к Василию, разорвала рубашку на его груди, откинула одеяло, резким сильным взмахом руки вышибла последнее стекло в окне. В комнате повеяло ветерком. Больной медленно вдохнул воздух, шевельнул губами, снова вдохнул, но теперь уже глубже, и еще раз — глубоко. Постепенно дыхание становилось равномерным, было видно, что больной спит глубоким сном.

Доктор и его коллега с белыми кудрями ушли, оставив необходимые лекарства.

Ночью Василий внезапно проснулся, открыл глаза. Обвел взглядом вокруг, посмотрел на Зинаиду, задержался на Ульяне. Улыбнулся, слабым голосом сказал:

— Сколько прошу у Зинаиды гречишного меду, а она не дает. Страсть как хочется.

— Господи! — встрепенулась Зинаида. — Когда это было! Я же покупала, ты все съел.

— Я сейчас хочу. Смерть как хочу меду.

Зинаида быстро накинула платок, схватила с полки какую-то посудину, собралась бежать.

— Куда это ты?

— За медом же! Я мигом!

Она выскочила во двор, скрылась в темноте.

Ульяна присела к больному, положила ладонь на его горячий лоб.

— Спи, сынок, Зина скоро придет. Спи.

Зинаида в отчаянии бегала по деревне. Разбудила соседей, обошла все дворы