Из того, что произошло потом, Мур запомнил только крикврача, чьего присутствия он прежде не замечал, щелчок безыгольного инъектора ирезкую боль в плече.

Проснувшись, он почувствовал себя окрепшим. В стену передним упирался узкий солнечный луч. Возле койки в прежней позе сидел Эндрюс.

Мур молчал, выжидающе глядя на адвоката.

— Мне сообщили, что вы плохо ориентируетесь вситуации, — заговорил адвокат. — Я думал, вы знаете, что такоесимволическая кара. Вынужден просить у вас прощения. Видите ли, подобные случаикрайне редки, в моей практике это первый. Я полагаю, вам известныобстоятельства неумышленного убийства вашей жены мистером Юнгером…

— Неумышленного?! О, черт! Это случилось на моихглазах! Он вбил кол ей в сердце! — У Мура сорвался голос.

— Все не так просто. Видите ли, этот случай не имеетпрецедента. Вопрос стоял так: либо Юнгеру будет вынесен приговор сейчас, сучетом сегодняшних обстоятельств, либо он пролежит в «бункере» до операции,после которой причиненный им вред получит окончательную оценку. Мистер Юнгердал добровольное согласие на второй вариант и, следовательно, вопрос снят. Онбудет спать до тех пор, пока хирургическая техника не усовершенствуетсянастолько…

— Какая еще техника? — Впервые после Рождествамозг Мура пробудился полностью. Он понял, что сейчас услышит.

Эндрюс поерзал на стуле.

— Видите ли, у мистера Юнгера… э-э… своеобразное, я бысказал, поэтическое представление о том, где у человека сердце. Это чистаяслучайность, что он задел левый желудочек. Но врачи утверждают, что этопоправимо. Плохо другое: будучи направлено под углом, острие колышка заделопозвоночник. Два позвонка разбиты, еще несколько треснули, поврежден спинноймозг.

Мур снова впал в прострацию. Конечно же, Леота не умерла. Ноона и не жива. Она спит «холодным сном». Искорка жизни будет теплиться в ней досамого пробуждения. Тогда, и только тогда она умрет. Если…

— …осложняется ее беременностью и тем, что дляразогрева тела до температуры, при которой возможна операция, необходимовремя… — говорил Эндрюс.

— Когда ее будут оперировать?

— Сейчас этого нельзя сказать наверняка. Видите ли,методика еще не проверена на практике. Уже сейчас врачи способны устранить поодному все негативные факторы, но в совокупности и в предельно сжатый срок…Надо исцелить сердце, позвоночник, спасти ребенка, причем с помощью экспериментальнойтехники…

— Когда? — настаивал Мур.

Эндрюс пожал плечами.

— Врачи этого пока не говорят. Может, через месяц, аможет, через несколько лет. Пока ваша жена в «бункере», ей ничего не грозит…

Мур не слишком вежливо попросил адвоката уйти.

На другой день он встал с кровати, несмотря наголовокружение, и сказал врачу, что не ляжет, пока не повидает Юнгера.

— Но ведь он в тюрьме, — возразил врач.

— Неправда! Адвокат сказал, что он здесь.

Через полчаса Муру разрешили посетить Юнгера. Егосопровождали Эндрюс и два санитара.

— Боитесь, что символическое наказание не удержит меняот убийства? - ухмыльнулся Мур.

Эндрюс промолчал.

— Не бойтесь. Я слишком слаб. К тому же, у меня нетмолотка.

Эндрюс постучал в дверь, и они вошли.

Юнгер в белом тюрбане из бинтов восседал на подушках. Настеганом покрывале перед ним лежала закрытая книга. Он смотрел за окно, в сад.

— Доброе утро, сукин ты сын.

Юнгер обернулся.

— Прошу.

Мур вложил в приветствие всю злобу, накопившуюся в душе, итеперь не знал, что еще сказать. Он уселся на стул возле кровати, достал трубкуи, вспомнив, что не захватил табак, принялся ковырять в чашечке ногтем. Эндрюси санитары делали вид, будто не смотрят на него.

Мур сунул в рот пустую трубку и поднял глаза.

— Мне очень жаль, — сказал Юнгер. — Тыспособен в это поверить?

— Нет.

— Она — это будущее. Я вбил в ее сердце кол, но все жеона не мертва. Врачи говорят, она выздоровеет. Она будет красивей, чемпрежде. — Он вздрогнул и потупился.

— Если для тебя это послужит утешением, знай, —продолжал он, — что я страдаю и буду страдать всю жизнь. Нет на светегавани для моего «Летучего голландца». Я буду плыть на нем, пока не умру средичужих людей. — Жалко улыбаясь, он посмотрел на Мура. — Ее спасут! Онабудет спать, пока врачи не подготовятся к операции. Потом вы соединитесьнавеки, а я… я буду скитаться. И уже никогда не окажусь на твоем пути. Желаюсчастья. И не прошу прощенья.

Мур встал.

— Сейчас нам не о чем говорить друг с другом. Но когда-нибудьмы вернемся к этой теме.

Возвращаясь в свою палату, он подумал, что так ничего и невысказал Юнгеру.

— Перед Кругом стоит этический вопрос, и отвечать нанего придется мне, — сказала Мэри Мод. — К сожалению, он поставленправительственными юристами, поэтому, в отличие от многих других этическихвопросов, от него нельзя уклониться.

— Он касается Мура и Юнгера? — спросил Эндрюс.

— Не только. Он касается всего Круга, хотя возник он врезультате этого конфликта.

Она указала на журнал, лежащий перед ней на столе. Эндрюскивнул.

— «Вот, агнец Божий», — прочитала она заголовокредакционной статьи, рассматривая фотографию члена Круга, распростертого наполу в церкви. Нас обвиняют, будто мы плодим психопатов всех мастей, вплоть донекрофилов. Тут есть еще один снимок. Мы до сих пор не выяснили, кто егосделал. Здесь, на третьей странице.

— Я видел.

— От нас требуют гарантий, что впредь член Круга,покидая стены Обители навсегда, не утратит свойственной ему фривольности и невпадет в глупую патетику.

— Но ведь это случилось впервые.