Гамильтон беспокоили не только коммунисты. «Коричнерубашечники – это самый показательный пример того, как молодежь обучают партизанскому мышлению, – писала она. – Не буду утверждать, что это плохой пример. Их идеология может быть опасной, а методы – провокационными, но ребята сами по себе, насколько я могу судить, чистые душой и хорошо физически сложенные». Гамильтон отметила, что «юные коричнерубашечники входят в молодежную организацию Национал-социалистической немецкой рабочей партии». Название партии казалось женщине слишком длинным для повседневного использования, его стало проще произносить, когда его сократили до слова «нацисты»[156].

Эмили Поллард нравились немцы. Ей импонировали их хорошие манеры и усердие, нравилась немецкая еда. Она даже постепенно привыкла к стеганым пуховым одеялам («немцы, судя по всему, не знают, что такое обычные одеяла, может, у них их не было в Средневековье»). Несмотря на то, что Эмили посетила больше магазинов, чем художественных выставок экспрессионистов, она тоже ощутила веяния нового времени и писала, что «Германия эффективно развивала свою экономику и наращивала могущество». Посещение берлинского аэропорта Темпельхоф еще больше убедило американку в правильности ее наблюдений. Этот бывший прусский плац к началу 1930-х гг. стал крупнейшим аэропортом в мире: ежедневно он принимал около 50 самолетов со всех концов Европы.

Темпельхоф превратился в популярную туристическую достопримечательность: за небольшую плату можно было войти в здание аэропорта и оставаться там сколько угодно. «За маленькими столиками собираются целые толпы, чтобы есть и пить под рев моторов»[157], – писала Эмили. Сисели Гамильтон тоже очень понравился Темпельхоф: «Здесь постоянно что-то происходит или вот-вот произойдет: взлетает в небеса или прилетает бог знает откуда новый прекрасный крылатый монстр»[158].

Двумя годами ранее на аэродроме приземлился моноплан Джона Мирса и Чарльза Коллайера. Оба пилота хотели совершить кругосветное путешествие и побить мировой рекорд (в итоге им это удалось). Приближаясь к Берлину, Мирс и Коллайер потерялись: к западу от города располагались бескрайние просторы сельскохозяйственных угодий. Напарники решили, что единственный выход из этого положения – приземлиться и спросить дорогу:

«Мы услышали крики и увидели, что к нам, размахивая руками, бежит краснолицый крестьянин. За ним пытались поспеть трое маленьких, толстых, белобрысых мальчиков, которые тоже кричали. За мальчиками неслись две маленькие девочки в передниках. Их светлые хвостики развевались на ветру, и они кричали высокими от волнения – пронзительными детскими голосами. Какофония из немецких слов сливалась с хриплым гоготанием гусей, которые с важным видом торопливо шагали со стороны скотного двора»[159].

Поскольку пилоты хотели побить рекорд, в Берлине они пробыли всего несколько часов. Тем не менее этого времени хватило, чтобы получить впечатление от города. Мирс обратил внимание на широкие бульвары, «чистые, как кухни немецких домохозяек», и полицейских – «полных достоинства и аккуратно одетых». В отеле «Адлон» напарники позавтракали яичницей с ветчиной и выпили темного, холодного, как лед, пенящегося пива. Затем пилоты вылетели из Темпельхофа, отставая от графика на двенадцать часов, приветственно помахали в воздухе крыльями и направились в сторону России. Они прибыли в Нью-Йорк 22 июля 1928 г., обогнув земной шар за 23 дня, 15 часов, 21 минуту и 3 секунды[160] и тем самым установив новый рекорд.

* * *

Многие сотрудники и гости британского посольства в Берлине прилетали в аэропорт Темпельхоф. После того, как сэр Хорас Рамболд в сентябре 1928 г. стал послом в Германии, англичан, прилетавших на самолетах, становилось все больше. В этом не было ничего удивительного, ведь таким образом путешественники быстрее всего добирались до Берлина, откуда затем отправлялись в другие города Германии в соответствии со своими планами.

Этель Рамболд впечатлила их новая резиденция – «пять гостиных, бальная зала и просто колоссальная спальня». Однако ей не пришлась по вкусу «ужасная лестница, освещенная высокими медными лампами со стеклянными шарами». Жену британского посла приятно удивили немцы, которые показались ей тихими и непритязательными людьми, лишенными «прежнего высокомерия». Немцы «оказались даже более приятными, чем французы, бельгийцы и испанцы»[161].

Сэр Рамболд занимал пост посла в течение пяти лет. Хотя политическая обстановка все больше накалялась, он оставался для многих путешественников примером того, как должен вести себя настоящий британец. Один из гостей посольства описал Рамболда, как человека «с круглым, красным и детским лицом, смешными очками и исключительно глупым выражением лица, за которым с чисто британским коварством скрывался острый, как бритва, ум»[162]. После встречи с семьей посла на железнодорожном вокзале Гарольд Никольсон написал своей жене: «Рамби, миссис Рамби, мисс Рамби и главный Рамби вышли друг за другом на перрон. Каждый сжимал в руках роман Джона Голсуорси. Никогда в жизни не видел ничего более английского, серьезного и солидного»[163].

Леди Рамболд – дочь дипломата и племянница лорда Лонсдейла – была прирожденной женой посла. Теплая в общении и веселая, она могла очаровать любого человека. Когда Рамболды прибыли в Берлин, их дочери Констанции было двадцать два года, а сын Энтони (тоже ставший со временем дипломатом) собирался поступать в Оксфорд.

Первым мероприятием, организованным новым послом, стал «тихий небольшой ужин на 30 человек» в честь председателя Лейбористской партии Джеймса Рамсея Макдональда. Прислуга была одета в черные и серебряные ливреи («не такие броские, как красные и желтые»), стол был роскошно украшен золотой посудой и розовыми гвоздиками. В список гостей вошли Альберт Эйнштейн и Освальд Мосли с супругой[164] («она прекрасно выглядела, не скажешь, что лейбористка!»[165]). На ужине присутствовали «модница» леди Дроэда и лорд Керзон. Однако больше всех привлек внимание леди Рамболд канцлер Герман Мюллер. «Это самый типичный немец, которого я когда-либо видела, – рассказывала она в письме своей матери, – огромный, толстый, тяжелый, с массивной, квадратной головой и складкой жира на затылке, просто образцово-показательный! Но в разговоре простой, естественный и очаровательный»[166].