В тот же день произошли беспорядки на улицах. Глубоко потрясенный происходящим, Рамболд писал сыну, что группы молодых нацистов разбили витрины принадлежавших евреям магазинов, среди которых были известные универсамы «Вертхайм» и «Тиц». Хорас Рамболд ужасался поведению нацистов, но при этом не обращал внимания на бытовой антисемитизм. Он сам, как и многие другие представители его поколения и класса, неблагожелательно отзывался о евреях. Вот что Рамболд писал своему предшественнику Рональду Линдсею вскоре после того, как стал послом в Берлине: «Здесь очень много евреев»[195]. Рамболд также упоминал о «чем-то вроде конгресса сионистов», на который его пригласили, чтобы «за обедом познакомиться с массой семитов»[196], и в этих строках прослеживается его явная антипатия к евреям. Надо сказать, что и добросердечная жена британского посла относилась к евреям не лучше: «Мы общаемся с очень странными людьми. Вчера пили чай с афганцами. Сегодня пьем чай сначала с какими-то евреями, все они – Израилы (с таким именем не скроешь свое происхождение), а потом с турками. Завтра мы украсим своим присутствием гостиную персов. А у Люси в Осло такие же странные люди?»[197]

Сисели Гамильтон была вдумчивой девушкой и симпатий к нацистам не питала. Но даже она пыталась оправдать немецкий антисемитизм, подобно тому, как это делали многие другие ее соотечественники. По мнению Гамильтон, главная причина ненависти к представителям еврейской нации заключалась в следующем: «Люди, пережившие страдания и живущие в бедности, наблюдают, как одна нация обогащается за их счет. Неудивительно, что в сердцах людей пробуждается зависть и они предъявляют обвинения в незаконном обогащении всем представителям этой нации. Не потому ли что, Израиль нажился на несчастьях других, он сегодня живет на Курфюрстендамм, где во времена имперского Берлина находился местный Мейфер[198], фешенебельный район для аристократов?»[199]

Английский художник, писатель и один из основателей вортицизма (направления авангардистского искусства), Уиндем Льюис, которого Оден называл «одиноким вулканом правого движения»[200], в своей книге «Гитлер» утверждал, что антисемитский вопрос – это «расовый отвлекающий маневр»: «Англо-саксам я бы сказал: не позволяйте этому вопросу слишком сильно пошатнуть ваше мнение (хотя настоятельно предупреждайте этих грубых германцев, чтобы они вели себя в вашей компании прилично). Позвольте кровным узам сыграть свою роль… Пусть такая мелочь, как еврейский вопрос, принципиально не изменит вашего отношения!»[201]

Эта книга со свастикой на обложке вышла через четыре месяца после краткосрочной поездки Льюиса в Берлин в ноябре 1930 г. Она стала первым монографическим изданием о Гитлере. Льюис убеждал своих читателей в том, что насилие было спровоцировано коммунистами, которые подстрекали полицию стрелять в невинных нацистов.

Англичанин посетил «грандиозный митинг» в Берлинском дворце спорта, где недавно избранный в Рейхстаг Герман Геринг и гений нацистской пропаганды Йозеф Геббельс выступали перед двадцатитысячной толпой. «Я ощутил почти физическое давление одной огромной мысли, от которой немцы приходили в негодование», – писал Льюис[202].

Лилиан и Эдгар Моурэры также присутствовали на подобном мероприятии. «Еще задолго до того, как мы добрались до Потсдамской улицы, наше такси несколько раз останавливали коричнерубашечники, которые разрешали нам проехать только тогда, когда мы показывали им наши пригласительные», – вспоминала Лилиан. Наконец, Моурэры вошли в зал со стенами, окрашенными в яркие футуристические цвета. Лилиан поразилась, увидев, что все двадцать тысяч мест были заняты и люди стояли в проходах. Толпы людей, напоминавшие «огромный хор», расположились в задней части зала. Порядок поддерживали мужчины в форме, кожаных сапогах и фуражках: «Они стояли неподвижно, как истуканы, но были готовы приступить к действиям при малейшем инциденте. Вид у них был воинственный, враждебный и вызывающий, а выражение лиц агрессивное. Атмосфера на митинге была взрывоопасной, словно мы находились на пороховом заводе»[203].

Такая атмосфера нацистских собраний, однако, не помешала Уиндему Льюису написать, что «Гитлер не стремится к войне»[204].

После успехов на выборах нацисты начали демонстрировать высокомерие и жестокость. Тем не менее многие иностранцы считали, что последователи Гитлера привнесли определенный динамизм в жизнь Германии. Даже таким опытным дипломатам, как сэр Хорас Рамболд, было сложно строить предположения о политическом будущем страны. Однако, как следует из письма посла министру иностранных дел Артуру Хендерсону, Рамболд был убежден в том, что национал-социалисты стремятся улучшить положение внутри страны, а также усилить роль Германии на международной арене. А значит, нацисты в любом случае «останутся в политике и будут подстегивать нынешнее и любое последующее правительство Германии работать в данных направлениях»[205].

Зимой 1931 г. Рамболд докладывал в Министерство иностранных дел, что условия жизни в Германии ухудшились: «У населения нет денег, цены на хлеб не уменьшаются, уровень безработицы остается высоким… Люди не представляют, как переживут зиму. Такое ощущение, что немцам нечего терять и не на что надеяться… отсутствие надежды делает ситуацию настолько сложной и удручающей, что Брюнингу[206] будет сложно держать ее под контролем»[207].