Оставшиеся два расчета ПТР также сработали грамотно и четко: повредив ходовую первыми выстрелами, они принялись методично расстреливать борт рубки. Толщина брони «штуги» у кормы и борта пусть и одинаковая, да только угол наклона броневых листов разный – сбоку он гораздо круче. А это заметно снижает табличные показания бронепробиваемости; кроме того, от наклонной брони гораздо чаще рикошетят что орудийные снаряды, что крупнокалиберные патроны ПТР. Но сейчас, когда самоходка неподвижно замерла, она представляет собой идеальную мишень – и в конечном итоге ее борт также пробит дружным огнем бронебоев!

Потеряв все самоходки, откатилась назад и немецкая пехота, а я с артиллеристами наконец-то добрался до траншей, не в силах поверить в происходящее. Неужели отбились, неужели успех?! Однако вскоре мое ликование померкло под артиллерийским налетом немцев…

Не могу сказать точно, чем накрывают нас фрицы: 105-миллиметровыми снарядами легких полевых гаубиц, 150-миллиметровыми – тяжелых полевых гаубиц (обе состоят на вооружении пехотных дивизий) или даже 170-миллиметровыми «чемоданами» тяжелых осадных орудий, используемых 11-й армией Манштейна при осаде Севастополя. Но при каждом их ударе землю начинает трясти волнами, будто во время качки на море, а над траншеями расходятся тугие волны горячего воздуха вперемешку с земляной взвесью. Люди едва не задыхаются от удушливой вони сгоревшего тола, но это кому везет. Кому не везет – тех уже задавила земля в обвалившихся стрелковых ячейках, ставших заодно и могилами для наших бойцов… Ну а после редких точных попаданий на месте окопов образуются воронки полуметровой глубины и пару-тройку метров в диаметре – и там уже никого хоронить не требуется. Некого и нечего – и погибшие, если нет свидетелей их смерти, пополняют ряды пропавших без вести.

Поначалу страшно. Просто до усрачки страшно. Хочется бежать из-под обстрела, лететь отсюда сломя голову, выпучив глаза, лишь бы подальше от громогласных, страшных, разрушительных взрывов. Молодые ребята из пополнения иногда не выдерживают, вскакивают из окопов, бегут, но ни один не пробежал более ста метров. Или фугасное действие тяжелых снарядов, или их осколки накрывают потерявших мужество парней… Губы окружающих меня бойцов безмолвно шевелятся, некоторые тайком крестятся, что, впрочем, не вызывает никакого осуждения у окружающих. «Религия – опиум для народа» – хороший лозунг для штабных, отсиживающихся в относительно безопасном тылу, или для обитателей высоких кабинетов, для которых передовая – это что-то очень далекое и весьма условное. В окопах же, особенно во время артналета или бомбежки, атеистов не бывает…

Господи, помоги… Господи, защити… Господи, спаси и сохрани!!!

Некоторое время спустя пульсирующая под ключицей боль начинает медленно утихать, а на смену страху приходит апатия – и даже некоторая сонливость. Усилием воли стряхнув с себя сонное оцепенение, проверяю повязку под гимнастеркой и, к собственному ужасу, обнаруживаю, что она полностью пропиталась кровью. Зараза!

– Помоги перевязать!

От выброшенной в кровь очередной порции адреналина сердце забилось часто, гулко, его удары отозвались в ушах. Обратившись за помощью к наводчику дивизионной пушки и быстро стащив с себя гимнастерку, я заодно спросил его:

– Как звать-то тебя, боец?

Молодой русоволосый парень просто, без заморочек ответил, старательно накладывая давящую повязку из индивидуального пакета:

– Алексеем.

– Леха, значит… А я Роман.

Боец пожал протянутую ему руку и робко улыбнулся. Я широко улыбнулся в ответ и протянул парню коробку с трофейным шоколадом «Шо-ка-кола», который действительно нашелся в сухарных сумках десантников. Там вообще много всякой всячины обнаружилось типа плавленого сыра в тюбиках, бисквитов и сухого лимонада «маршгетранк», который, как всплыло в моей голове, оказался еще и энергетиком. Один тюбик я взял себе, а сейчас решил слопать таблетку, просто запив ее водой. Энергетик нужен, иначе просто усну, а уснув, могу и не проснуться… Достав тюбик с таблетками сухого лимонада, положил одну на язык и, сделав щедрый глоток воды из фляги, прополоскал получившейся шипучей, ядреной смесью рот, после чего проглотил ее. В нос шибануло знатно! Вкус концентрированный, кисло-сладкий, легко отдающей химией. Поймав заинтересованный взгляд Алексея, дал одну таблетку и ему.

– Только ты это, долго не полоскай.

Наводчик, дожевывающий дольку шоколада, с благодарностью принял таблетку, и в этот же миг в тылу загремели выстрелы наших гаубиц: дивизионной тяжелой артиллерии и 53-го артиллерийского полка резерва главного командования. Утром, до начала наступления, в составе 63-й горнострелковой и 404-й стрелковой дивизий, чьи пушки поддерживают первую линию обороны, оставалось восемнадцать и восемь гаубиц М-30 соответственно, но после налета пикировщиков могло стать и меньше. В 53-м АП РГК[4] перед началом боя было семнадцать 152-миллиметровых гаубиц М-10. В личной беседе с майором Житником я настоятельно рекомендовал придержать их до ввода немцами в бой основных сил бронетехники, но, как видно, наши артиллеристы решили потягаться с фрицами в контрбатарейной борьбе. У них меньше пушек, чем у врага по штату пехотной дивизии вермахта – тридцать шесть 105-миллиметровых leFH и двенадцать 150-миллиметровых sFH 18, а всего сорок восемь гаубиц – и уже тем более меньше, учитывая батареи тяжелых осадных орудий. Но буквально с первого же залпа советской артиллерии вражеский огонь по нашим позициям стал ослабевать, и я почувствовал невероятное облегчение и благодарность к нашим пушкарям, принявшим на себя основной удар врага…

За полчаса интенсивной контрбатарейной борьбы я собираю в кулак остатки взвода (слава богу, во время последней схватки и артналета никто не пострадал), расстрелявшего большую часть лент к трофейным пулеметам, – теперь бойцы вновь переквалифицировались в стрелков. Среди пехотинцев временно задержались лишь расчеты «базовых» пулеметчиков Ковалева и Петренко, им-то как раз и переданы остатки лент. Остальные же вместе с уцелевшими артиллеристами занимают опустевшую траншею в тылу основных позиций.

С толком используют время и прочие командиры, заново разместив людей с учетом понесенных потерь и кое-как приведя в порядок наспех вырытые окопы. Пожалуй, что и вовремя: впереди послышался шум более десятка моторов.

Немцы бросили в бой трофейные французские танки.

8 мая 1942 года.

Декретное время: 11 часов 43 минуты.

Запасная позиция 63-й горнострелковой дивизии

Потеряв на нашем участке шесть штурмовых орудий, немцы должны были ввести резерв в бой в другом месте. Но бросили его именно против нас, вопреки логике расчетливого ума германских офицеров и их привычке отступать, понеся хотя бы десять процентов потерь. В таких случаях они обычно пробуют проломить оборону противника в другом месте.

Но то ли на соседних участках концентрация уцелевшей после бомбежки противотанковой артиллерии и дивизионных орудий была выше, то ли немцы испугались контратаки зарытых в землю на стыке 63-й и 276-й дивизий легких танков. Может быть, командир 28-й дивизии пока не получил информацию о гибели морского десанта, все еще ожидая его удара в тыл большевиков именно у нас. А может, установив, что пехота противника наверняка лишилась артиллерийской поддержки, решил, что сейчас наш участок обороны наиболее слабый… Как бы то ни было, танки пошли в атаку именно здесь и сейчас.