Хотя, отклеивая свидетельства нашего задушевного общения от спинки дивана, отмечаю, что в среднем пишу раз в пять больше, чем Леон. И что мои записки гораздо более откровенные. Забавно перечитывать. Во-первых, сразу видно, насколько никудышная у меня память. Например, я пишу, как стыдно было, когда в прошлом году не передала Джастину приглашение на день рождения Рейчел. Однако сейчас отчетливо помню – я его все-таки пригласила, и дело кончилось жуткой ссорой, поскольку он не хотел отпускать меня одну. Джастин всегда говорил, что у меня ужасная память; досадно находить письменное тому подтверждение.

Половина шестого. Я рано ушла с работы, потому что в редакции никого не осталось – увольняется коллега, все отправились отмечать, а у меня нет денег, и так как из начальства никого не осталось, я сама отпустила себя домой. Уверена, никто бы не был против.

Думала, застану Леона, поскольку пришла около пяти. Странное было чувство. Согласно официальным условиям нашего уговора, я не должна возвращаться раньше шести. Я знала, когда на это соглашалась, что мы не будем в квартире в одно и то же время – тем-то мне и приглянулось объявление. Хотя и не предполагала, что мы в буквальном смысле никогда не встретимся. То есть вообще, совсем, ни разу за целых четыре месяца.

Я, надо сказать, хотела пересидеть в кофейне за углом, однако подумала, что это странно: друзья, а ни разу не виделись. Чувство именно такое – мы друзья. Да и может ли быть иначе, если наши жизни постоянно пересекаются. Я точно знаю, какую он любит яичницу, хотя не видела, как он ест ее – на тарелке всегда море размазанного желтка. Могу довольно точно описать его вкус в одежде, хотя ни разу не видела на нем ни одной вещи из тех, что болтаются на сушилке в гостиной. И, что самое странное, я знаю, как он пахнет.

Не вижу причины, почему нельзя встретиться, – это не изменит условий, на которых мы сосуществуем. Просто, если я вдруг увижу Леона на улице, смогу его узнать.

Звонит телефон. Странно – я даже не знала, что он у нас есть. Сначала бросаюсь к своему мобильному, но у меня мелодия звонкая и веселая, а не допотопный дзынь-дзынь, который сейчас раздается непонятно откуда.

Наконец обнаруживаю стационарный телефон на кухонной стойке под шарфом мистера Прайора и ворохом записок с обсуждением все или не все – абсолютно все – сливочное масло слопал Леон.

Стационарный телефон! Обалдеть! Я думала, это ископаемое, за которое платишь, когда надо провести домой выделенную линию интернета.

– Алло… – робко говорю я.

– О, салют!.. – отвечает какой-то парень на том конце.

Он удивлен – надо полагать, не ожидал услышать женский голос, – и у него занятный акцент: смесь лондонского с ирландским.

– Это Тиффи, – представляюсь я. – Я живу у Леона.

– А! Привет! – Заметно повеселел. – В смысле спишь в его кровати?

– Я просто соседка, – морщусь я.

– О’кей, о’кей, – говорит он и, кажется, ухмыляется. – Приятно познакомиться, Тиффи! Я Ричи, брат Леона.

– Привет, Ричи.

Не знала, что у Леона есть брат. С другой стороны, я, наверное, о Леоне еще много чего не знаю, даже если и знаю, что́ он читает перед сном. Сейчас «Под стеклянным колпаком», в час по чайной ложке.

– Вы с Леоном, видимо, разминулись. Я пришла минут тридцать назад, и его уже не было.

– Вкалывает на работе как про́клятый. Я не сообразил, что уже полшестого. Во сколько вы там сменяетесь?

– Обычно в шесть, но я сегодня рано закончила. Звони ему на мобильный.

– Видишь ли, Тиффи, не могу.

Хмурюсь.

– Не можешь позвонить на мобильный?

– Это длинная история… В общем, я в тюрьме строгого режима, и единственный номер, на который мне разрешено звонить, – домашний телефон Леона. Кстати, звонки на мобильные еще и дороже в два раза, а я зарабатываю четырнадцать фунтов в неделю за уборку в блоке. Причем, чтобы получить это место, пришлось кое-кому дать на лапу… Так что не разбежишься.

Я в легком трансе.

– Хреново!.. Реально хреново! И как ты там?

Слова сами срываются с языка. Не лучшее, что можно сказать в данных обстоятельствах, но дело сделано.

К моему – а может, и к своему – удивлению, Ричи начинает хохотать.

– Я нормально, – отвечает он спустя секунду. – Но все равно спасибо. Уже семь месяцев. Видимо, я – как это Леон называет? – акклиматизируюсь. Учусь здесь жить, терпеть минуту за минутой.

Киваю.

– Уже что-то. И как там по шкале от «Алькатраса» до «Хилтона»?

Снова смеется.

– Зависит от настроения в конкретный день. Хотя, скажу тебе, по сравнению со многими я – везунчик. У меня теперь отдельная камера и два свидания в месяц.

С моей точки зрения, везением тут и не пахнет.

– Раз звонок платный, не хочу сильно тебя задерживать. Леону что-нибудь передать?

В трубке воцаряется трескучая тишина, слышны только фоновые шумы.

– И ты не спросишь, за что я сел?

– Нет, – огорошенно отвечаю я. – А ты хочешь рассказать?

– Обычно люди спрашивают.

Пожимаю плечами.

– Не мое дело тебя судить. Ты брат Леона и позвонил с ним поговорить. И потом, мы говорили об ужасах тюрьмы, а они одинаковы для всех, неважно, что ты сделал. Тюрьмы неэффективны, это любому понятно. Так?

– Так. В смысле правда понятно?

– Конечно.

Снова тишина.

– За вооруженное ограбление. Только я этого не делал.

– Господи, ужас какой! Тогда действительно хреново!

– Ага, как-то так… Ты мне веришь?

– Мы даже не знакомы. Какая разница?

– Не знаю. Почему-то мне не все равно…

– Чтобы сказать «верю», мне нужны факты. Иначе какой смысл?

– Тогда передай Леону вот что: я хочу, чтобы он сообщил тебе факты, и ты смогла бы ответить, веришь или нет.

– Постой… – Тянусь за бумагой и ручкой, пишу и проговариваю вслух: – Привет, Леон, это записка от Ричи. Он говорит…

– Я хочу, чтобы Тиффи знала, что со мной произошло. Хочу, чтобы поверила, что я этого не делал. Она, по-моему, хорошая девушка и, держу пари, еще и красивая. Это сразу понятно, брат, такой особенный голос – низкий и сексуальный, знаешь, как…

Смеюсь.

– Такое я писать не буду!

– На чем остановилась?

– Сексуальный, – признаюсь я, и Ричи смеется.

– Хорошо. Ставь точку. Только последнее предложение не вычеркивай, пожалуйста, Леон повеселится.

Качаю головой и улыбаюсь.

– Хорошо. Оставлю. Рада познакомиться, Ричи.