Две ночи, проведенные в гостинице, стоили дороже, чем ожидал мистер Хейл. Поэтому, когда им удалось снять чистую и светлую квартиру, Маргарет успокоилась — впервые за много дней. Комнаты были просторные, и было несколько уютных уголков, располагающих к мечтательности и покою. Отдаленное море, мерный плеск волн на песчаном берегу, крики носильщиков; непривычные люди и события — все это привлекало внимание Маргарет, но у нее не было сил, чтобы осознавать новые впечатления, и курортная жизнь мелькала мимо, словно цветные картинки. Они гуляли по пляжу, дышали морским воздухом, мягким и теплым на этом побережье даже в конце ноября. На горизонте море, утопавшее в легкой дымке, сливалось с нежными красками неба. Белый парус далекой лодки серебрился в неярком солнечном свете. Маргарет была готова день за днем наслаждаться грезами, которые подарило ей настоящее, не смея вспоминать о прошлом и не желая размышлять о будущем.

Но с будущим предстояло встретиться, каким бы суровым и жестоким оно ни оказалось. Однажды вечером было решено, что Маргарет с отцом должны отправиться на следующий день в Милтон, чтобы подыскать дом. Мистер Хейл получил несколько писем от мистера Белла и одно или два от мистера Торнтона и теперь хотел выяснить подробности своей будущей жизни в Милтоне, а это возможно было сделать только в личной беседе с мистером Торнтоном. Маргарет знала, что ехать необходимо, но сама мысль о промышленном городе внушала ей отвращение, и, видя, что на мать воздух Хестона оказывает благотворное воздействие, она весьма охотно отложила бы отъезд в Милтон.

За несколько миль до Милтона они увидели свинцовую тучу, нависшую над горизонтом. Она казалась особенно темной по контрасту с бледно-голубым зимним небом Хестона — на побережье уже начались утренние заморозки. Ближе к городу в воздухе ощущался слабый запах дыма, а может, так только казалось ей, привыкшей к запаху трав и деревьев. Вскоре они уже пробирались по длинным, прямым, безрадостным улицам, вдоль которых выстроились похожие друг на друга кирпичные домики. То здесь, то там, как курицы среди цыплят, возвышались громадные длинные фабрики со множеством окон, испускавшие черный «непарламентский» дым, что стекался в нависшую над городом тучу, которую Маргарет поначалу приняла за дождевую. На пути от станции к гостинице им приходилось постоянно останавливаться: громоздкие тяжелогрузные телеги запруживали недостаточно широкие улицы. Маргарет и раньше выезжала в город вместе с тетей. Но в Лондоне тяжелые громыхающие повозки использовались для разнообразных целей; здесь же каждый фургон, повозка или телега перевозили либо необработанный хлопок в мешках, либо хлопчатобумажную ткань в тюках. Улицы были многолюдны, большинство прохожих были хорошо одеты, соответственно своему достатку, но с неряшливой небрежностью, которая поразила Маргарет, привыкшую к хотя и потертому, поношенному, но все же щегольству работного люда в Лондоне.

— Нью-стрит, — сказал мистер Хейл. — Это, я полагаю, главная улица Милтона. Белл часто рассказывал мне о ней. Он говорил, что, когда несколько лет назад этот проулок превратился в оживленную улицу, его собственность сразу поднялась в цене. Фабрика мистера Торнтона должна быть где-то здесь, неподалеку, поскольку он — арендатор мистера Белла. Но мне кажется, он начинал с работы на складе.

— Где находится наша гостиница, папа?

— Полагаю, ближе к концу улицы. Что мы сделаем сначала — позавтракаем или осмотрим дома, которые отметили в «Милтон таймс»?

— Давай сначала посмотрим дома.

— Очень хорошо. Я только гляну, есть ли для меня письмо или записка от мистера Торнтона — он ведь обещал мне сообщить все, что узнает об этих домах, — и мы отправимся. Мы поедем в кебе — так мы не потеряемся и не опоздаем на сегодняшний поезд.

Писем для мистера Хейла не было. Они отправились на поиски дома. Тридцать фунтов в год — это все, что они могли предложить в качестве арендной платы, но в Хэмпшире за те же деньги можно было найти просторный дом с прелестным садом. Здесь даже скромная квартира с двумя гостиными и четырьмя спальнями оказалась им не по карману. Они осмотрели все дома из списка, но так и не смогли подобрать ничего подходящего. Отец и дочь с тревогой посмотрели друг на друга.

— Я думаю, нам стоит еще раз посмотреть второй дом. Тот, что в Крэмптоне, в пригороде. Где три гостиные. Помнишь, как мы смеялись над тем, что там при трех гостиных всего лишь три спальни? Но я уже все распланировала. Передняя комната внизу будет твоим кабинетом и нашей столовой — бедный папа! — поскольку мы решили, что для мамы нужно отвести самую лучшую гостиную. А та комната наверху, с ужасными голубыми и розовыми обоями и тяжелым карнизом, окнами выходит на прелестную равнину с излучиной реки или, может быть, канала. Я могла бы взять себе маленькую дальнюю спальню на втором этаже, над кухней, а вы с мамой — комнату за гостиной, а тот чулан под мансардой послужит вам прекрасной гардеробной.

— А Диксон и прислуга в помощь по хозяйству?

— О, подожди минуту. Я потрясена, обнаружив в себе талант к управлению. Диксон придется жить… Дай подумать… Позади гостиной. Я думаю, ей понравится — она так много ворчала по поводу лестниц в Хестоне. А у служанки будет та мансарда на чердаке над вашей с мамой спальней. Ну как?

— Смею сказать, да будет так. Но обои… Что за вкус! Обезобразить дом такими расцветками и такими тяжелыми карнизами!

— Не беспокойся, папа! Конечно, ты можешь уговорить хозяина поменять обои в одной или двух комнатах — в гостиной и вашей спальне, — поскольку мама будет проводить там много времени. А твои книжные полки скроют большую часть этих безвкусных обоев в кабинете.

— Ты думаешь, так будет лучше? Если так, мне лучше пойти и навестить этого мистера Донкина, чье имя упомянуто в объявлении. Я провожу тебя обратно в гостиницу, где ты сможешь заказать ланч и отдохнуть, а ко времени, когда все будет готово, я вернусь. Надеюсь, мы сможем заменить обои.

Маргарет тоже на это надеялась, хотя и ничего не сказала. Она никогда не сталкивалась с людьми, предпочитавшими безвкусные украшения строгости и простоте, которые сами по себе являются лучшим воплощением элегантности.

Отец проводил ее до входа в гостиницу и, оставив у лестницы, направился искать хозяина дома, который они присмотрели. Только Маргарет собралась войти в свою комнату, как услышала торопливые шаги посыльного.

— Прошу прощения, мэм. Джентльмен так быстро ушел, что у меня не было времени сообщить ему. Мистер Торнтон пришел сразу же после вашего ухода, и я передал ему, что вы вернетесь через час. Пять минут назад он пришел снова, сообщив, что подождет мистера Хейла. Сейчас он в вашей комнате, мэм.

— Спасибо. Мой отец скоро вернется, и вы сможете ему сообщить.

Маргарет открыла дверь и вошла, стройная, отважная и величавая, как обычно. Она не почувствовала неловкости — она успела привыкнуть к обществу в Лондоне. В комнате находился человек, пришедший по делу к ее отцу, и, так как он проявил любезность, она была расположена оказать ему в полной мере вежливый прием. Мистер Торнтон был намного больше удивлен и смущен, чем она. Вместо скромного священника средних лет вошла молодая девушка, она держалась смело и с достоинством, так отличавшим ее от женщин, с которыми ему до сих пор доводилось иметь дело. Ее одежда была простой: шляпка из лучшей соломки, украшенная белой лентой; темное шелковое платье без каких-либо украшений и оборок; большая индийская шаль, ниспадавшая с ее плеч длинными тяжелыми складками, словно мантия с плеч императрицы. Он не сразу понял, кто она такая, встретив прямой, невозмутимый взгляд и почувствовав, что его присутствие не произвело на нее особого впечатления и не вызвало удивления на прекрасном, цвета слоновой кости лице. Он слышал, что у мистера Хейла есть дочь, но думал, что речь идет о маленькой девочке.