– Хэм, ее надо завести. Ручка вон там, с той стороны.

Хэм обошел ее сзади и остановился. Ручка находилась в углу между виктролой и стеной. Люси, наклонившаяся к виктроле, загородила ему дорогу.

– Ну что же ты, Хэм? Мне надо сменить иглу, а ты можешь пока заводить, чтобы сэкономить время.

Хэм перегнулся через девушку, дотянулся до ручки, начал ее поворачивать. При каждом движении тело его соприкасалось с телом Люси, и каждое такое прикосновение дразнило дремавшего в нем зверя. Возбуждение становилось все сильнее. Его уже невозможно было ни скрыть, ни подавить. Сердце бешено колотилось.

Господи! Сейчас она обернется и все увидит! Он же не может танцевать в таком состоянии!

В мозгу его возник образ потрясенного мальчишки, со всех ног бегущего по яблоневой аллее. А дальше все свершилось будто помимо него. Люси внезапно прислонилась к нему – он не мог сказать, намеренно или нет. Ее пышные, мягкие ягодицы, тепло которых чувствовалось даже сквозь платье, крепко прижались к его напряженному телу. Все запреты внезапно растворились в жарком лихорадочном пламени.

– Люси! – прошептал он ей в самое ухо.

Нащупал руками ее грудь, крепко прижал девушку к себе.

Она выпрямилась и взглянула на него через плечо. Выражение ее лица поразило его. Он надеялся увидеть совсем другое. Лицо ее выражало потрясение, гнев, отвращение! Во всяком случае, она, по-видимому, очень старалась, чтобы оно выражало именно эти чувства.

– Хэм Найт! Прекрати сейчас же! Что это с тобой?

Упершись руками ему в грудь, она резко рванулась и оттолкнула его.

Хэм почувствовал еще больший испуг и смущение, чем тогда, в яблоневом саду.

– Но… я… я подумал… Люси, помнишь, четыре года назад… когда мы еще были детьми… Ты не помнишь?

Люси с силой ударила его по лицу – так, что из глаз брызнули слезы.

– Люси!..

– Ты грязный мальчишка! – прошипела она, как дикая кошка, угрожающе подняв к самому его лицу пальцы с длинными ногтями.

Руки Хэма безвольно опустились. Он закрыл глаза, не в силах смотреть на нее.

– Прости меня, Люси…

В голосе ее зазвучали торжествующие нотки.

– Может, новобрачная вдохновляет тебя на такие игры?

Не говоря ни слова, Хэм прошел в прихожую, надел пальто, вышел на крыльцо. Люси следовала за ним. На улице шел легкий снежок.

– Думаешь о ней и трешься в это время об меня. Ты просто грязный мальчишка, Хэм Найт. Ты не мужчина и никогда не станешь мужчиной.

Когда он скрылся в темноте, Люси вошла в дом, закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. На губах ее заиграла довольная усмешка.

Помнит ли она тот день в саду! Он еще смеет спрашивать! Прошло четыре года, прежде чем он соизволил снова взглянуть на нее. Могущественные, высокомерные Найты! Считают себя выше всех остальных. Конечно, дочка мастера для них – удобная подстилка. Четыре года она ждала возможности отомстить. И что же?.. Внезапно наступило прозрение. Она же ничего не получила! Люси прижала кулаки к глазам и заплакала.

Зима повергла Хэма в отчаяние. С самого Нового года и до середины марта почти каждый день шел снег. Все дороги завалило. Вокруг дома и амбара стояли сугробы в несколько футов высотой. Дороги к каменоломне оказались заблокированы, все работы остановились. Путешествие до магазина и обратно превратилось в настоящее приключение. Много дней подряд ртутный столбик в термометре за окном кухни показывал намного ниже нуля. Река покрылась таким толстым слоем льда, что в начале весны Карл Мейджорс приехал в Найтсвилл на своем «мерсере» по льду, через Гудзон.

Случались дни полного безделья, оставлявшие слишком много времени для размышлений. Хэм смотрел в окно, на надоевшую белизну, или в камин, на гипнотические отблески огня. Слишком много свободного времени для горестных раздумий о смерти матери. Снова вернулась былая боль, показавшаяся ему сейчас намного острее, чем в первые дни. Слишком много времени, чтобы в полной мере ощутить обиду на отца, который так скоро предал ее память. Даже полгода не захотел подождать! Ее дом, ее постель, даже одежда, которая еще помнила прикосновения ее тела, теперь осквернены распутной плотью, которую так желает отец.

И, увы, слишком много времени для размышлений об этой самой плоти. Отвратительные образы старика и молоденькой девушки, предающихся плотским утехам в постели его матери, постоянно мучили Хэма.

Он ненавидел их обоих и даже не мог бы сказать, кого из них больше. И уж конечно, не мог бы объяснить, за что их ненавидит.

С тех пор как в доме появилась Келли, отец разговаривал с ним чаще, чем когда бы то ни было раньше, и гораздо более доброжелательно. Летом он трудился рядом с ним в поле, собирал ли Хэм зерно или укладывал сено в стога. Зимой чуть ли не по пояс в снегу прокладывал вместе с ним дорожки к сараю и амбару. Он постоянно нахваливал Хэма, что бы тот ни делал. Мало того, отец теперь обращался с ним как с равным, так, как никогда не обращался ни с одним человеком. Хэм ненавидел его за это.

Что касается новоявленной мачехи, то в ней Хэм не мог обнаружить ни одного недостатка. Как хозяйка дома и повариха она оказалась ничуть не хуже его матери. Вообще за все время она ни разу не оступилась. Хэм ненавидел ее за это.

Ну а какой она оказалась женой, и спрашивать не приходилось. Кто еще смог бы так угодить седовласому человеку, до этого постоянно изрекавшему ядовитые пророчества? Эта женщина стерла желчную маску с его лица и заставила забыть о сдержанности и самоотречении. Теперь он целыми днями насвистывал какой-нибудь жизнерадостный мотив, а в тишине ночей вскрикивал в забытье страсти. Ну что можно поставить в вину такой женщине? Хэм ненавидел ее за это.

Она чинила его одежду, пришивала пуговицы, пекла его любимые пироги и булочки с изюмом. Пыталась утешить, когда замечала, что он в подавленном состоянии. Однажды она застала Хэма в угрюмых раздумьях над заброшенным школьным учебником.

– Ты хотел бы продолжить образование? Я считаю, это настоящая трагедия, когда человека лишают того, чего он страстно желает. Не теряй надежду, Хэм. «Море имеет границы, но человеческие желания не знают предела».

– У тебя на все есть ответ, – язвительно хмыкнул Хэм. – Ведь это не твои слова.

Она не обиделась.

– Не имеет значения. Зато мысли и чувства принадлежат мне. И сам он не раз использовал чужие слова.

– Кто, Шекспир?

– Конечно. Кое-кто даже утверждает, что ни одно из его произведений ему не принадлежит. Но разве это так важно, кто сказал эти слова, кто их написал? Главное, что они существуют. Они прекрасны и верны – вот главное. Они говорят о том, что чувствуют все люди на земле, помогают нам лучше понять этот мир. А понимая других, мы начинаем лучше разбираться в самих себе, освобождаемся от ненужных сомнений, от чувства вины. Иначе мы неизбежно сошли бы с ума. – Мягким жестом она положила свою белую ладонь на мощную руку Хэма. – Тебе многое хотелось бы понять в себе самом, Хэм.