Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет, вот ты скажи, – начинает она размазывать сопли по кулакам, – вот как я могла на такое чмо повестись? Он же говорит «транвай»!
Пожимаю плечами. Очередная попытка нарыть интеллект в буграх холеных мускулов не удалась.
– А ты надеялась, что он инструктором по фитнесу работает, потому что в Академии наук места закончились? Типа тело попашет – монографию попишет? Переходи лучше на очкариков, которые идут в комплекте с мамой и хрущевкой-однушкой. Может, Перельмана какого словишь с Нобелевкой. Будешь с ним теоремы решать. Приоденешь, волосья ему сброешь, и будет у тебя достойный хахаль. Мозги из ушей.
Жанка сопит, жалуется дальше:
– Еще эта сука долбаная, – начинается тема собаки. – Прикинь, погулять вывела, а она с поводка – и через весь двор к помойке. И сразу, не рассусоливая, отдалась проезжему молодцу, блохастому Франкенштейну, наскоро сляпанному из чего попало. Отросшая кудлатость от пуделя, слюнявый прикус от бульдога и глаза спившегося интеллигента от бассет-хаунда. На них, наверное, и клюнула. Приятно ж иметь дело с интеллигентным человеком… тьфу ты, е-мое, – с псом. Пока я добежала, у них уже все сладилось, мне только заключительное занюхивание досталось. Моя прошмандовка улыбается – оттянулась. Я ее, конечно, поводком отходила для полного оттяга. Да делать-то чего? Теперь вот ублюдков ждать будем, выводок мелких Франкенштейнчиков. Ты не возьмешь, часом, парочку?
Я сочувствую подниманием плечика и понимающей кривой ухмылкой. Она утешается, а я имею зарплату значительно выше своих профспособностей. Все довольны, все смеются.
Ненавижу ее. Похотливая тварь, такая же, как и ее лайка. Стоит самцу подергать Жанку за сосок, и она готова, потекла, раздвинула ноги. А потом начинается: стоит не так, сидит не так.
Короче, прискакали мы с Жанкой утренней лошадью в культурную столицу. И тут началось. Гадость. Полнейшая задница.
Раньше в «АРНО» нами занимался дедок один. Я думаю, он был одним из основных акционеров компашки. Вот если б ему тридцатник слить, был бы самый Жанкин вариант: импозантище и мозги на месте. Но из когорты потенциальных женихов он вышел, а нынче оказалось, что уже и на пенсию выскочил. Теперь, поди, на Гаваях-Мальдивах сам слюни пускает на моделек с пластиком повсюду, от сисек до черепушки. А нам новую кураторшу подсунули. Цапля – ноги, шея, клюв, очки. Длинная и сухая, на ходу скрипит. Такая же озабоченная, как Жанка.
И хуже всего, что запала она на мое чертово тело, на скафандр, в котором я заперта. Лыбится призывно, нависает, когда я за столом сижу, и ручку мне на плечо. Задыхаюсь в облаке ее запахов, мало того что от нее похотью, кислятиной разит так, что я и человечьим носом чую, она еще и надушилась до одури дрянью какой-то. Меня аж передергивает. А она:
– Что-то не так?
– Аллергия, – говорю, – на духи.
Лапки костлявые к груди прижала, глаза за очками круглые, дурные, радужки светло-серые, мне снизу под углом кажутся почти бесцветными, как льдинки. Вот она ими хлоп-хлоп:
– Ох, простите, я не знала.
Жанка мне:
– Осчастливь барыню, чего тебе стоит. Поулыбайся, в ресторан своди за ее счет. Она, может, тебе какой «Ролекс» подарит. До постели ж можно не доводить. На потом пообещать. А то она с неудовлетворенки накатает про нас отзыв вредительский, дескать, мы не тем местом аудит провели. Они к другим переметнутся – таких контор, как наша, пруд пруди. А нам клиента терять нельзя. Шеф нас сразу на колбасу пустит.
Уговаривает меня. Мне-то плевать и на клиента, и на шефа. Ну, уволит он меня – пойду в другую контору бумажки перекладывать, ничего не потеряю. Жанке не плевать, если ее из начальниц отдела в планктон переведут, то от зарплаты здоровый кус отчекрыжат. Как жить-то? У нее только на косметолога затраты, как бюджет какого-нибудь Заира или Либерии. Она меня на-под Цаплю пытается уложить из своего шкурного интереса, сучка.
– Да и чего не перепихнуться разок с этой? Она ничего вроде. Ухоженная, – не оставляет своих попыток Жанка. – Давай. У тебя получится.
– Не-а. Если эта суходушина передо мной разденется, меня стошнит. В лучшем случае.
– А в худшем?
– Ну-у-у…
Не говорить же ей, что может быть в худшем.
В худшем для Цапли, не для меня. Так и вижу: перекусываю ей горло, быстро, без предисловий и любовных игр. Нет, просто цапаю ее за длинную шею зубами и душу, как курицу. Так, чтоб ее глаза пленочками прикрылись и клюв разжался безвольно. И волоку тушку куда-нибудь под кусты. Бросить и прикопать. Рыхлая земля покрывает белое тельце. Потом сквозь него прорастут гиацинты. Вот прямо вижу сиреневые гиацинты. Им всегда для роста дерьмо нужно.
В общем, сменила шило на мыло. Дома тряслась, как кисель, со страху – смыкается кольцо облавы вокруг меня, горемычной. А тут трясусь от ненависти и омерзения. В гостиницу возвращаюсь вечером – сразу в душ. Смыть с себя желтую пыльцу Цаплиной похоти, мерзкие прикосновения ее сухоньких ладошек, пленку ее жадных взглядов, ее дыхание, застрявшее в моих волосах. Намыливаюсь, тру-тру-растираю мочалкой, полбанки шампуня на голову – смыть, стереть Цаплю с тела. Пусть чужого и ненавидимого мной тела, но я обречена на него, и оно должно быть чистым. Я ношу чистое тело. Чистое. Не испускающее кислую вонь похоти.
Последний день. Завтра с утра мы с Жанкой отчалим восвояси. Наконец-то. А то при виде Цапли у меня холка дыбом и оскал. Она, правда, думает, это я ей улыбаюсь. И сама в ответ клювом приветственно щелкает. Льнет. Пошла кофе хлебнуть из автомата в холле – она тут как тут и вроде по делу, слова какие-то говорит, листочками бумаги перед моим носом крутит. Но я знаю, зачем она подвалила. Жажда, неудовлетворенность, обида – ей хочется, а не дают. Глазами маслеными так по мне и елозит, прямо чувствую, как липкой пленкой покрываюсь. Да еще эта шлюшка, начальница моя, припевает в ухо: «Давай расстарайся…» А до полнолуния три дня. Три дня и три ночи. Мое время. Тело зудит от ожидания трансформации.
Ну держись, Цапля!
Я все решила: сегодня приглашаю ее в ресторанчик. Нашла один такой славный, «Удачная охота» называется – очень