не помешали, подумала я, глядя, как здорово смотрятся накрашенные ногти Марьям на её переливающейся футболке. Зато я могу сшить одежду себе сама.

Мы с Марьям раскрасили кукольную голову, и у неё появились разноцветные тени на веках. А Гудис тем временем лежал и похрапывал на полу. Когда щенок проснулся, мы повели его на прогулку. Он всё время задирал лапу. А когда не задирал, то скакал и носился повсюду и всё вынюхивал. Марьям взяла с собой собачье лакомство и давала Гудису, если он делал что-то правильно. Мы сами тоже попробовали, но на вкус это как картонка.

— Можно я подержу поводок? — попросила я.

— Конечно, — разрешила Марьям.

Я гордо шла по нашему району.

Ох как мне хочется иметь собственную собаку! Но, к сожалению, мы не можем держать дома животных. У Данте аллергия на шерсть, и стоит ему только увидеть собаку, как лицо у него сразу краснеет, а тело начинает чесаться. Вот такой у меня брат. Мама сказала, что мы не сможем завести собаку, даже когда Данте переедет, потому что тогда он не сможет к нам приходить. «Хочешь, заведём рыбок?» — предложила она. Но какая от них радость?

— Как здорово, что родители купили тебе собаку, — сказала я с завистью.

— Ещё бы, — ответила Марьям, — ведь он чистопородный.

— Что такое — чистопородный?

— Это значит, что родители у него с родословной.

Мне это показалось странным, но Марьям иногда бывает странной, так что я ничего не сказала. На самом деле мы очень разные, но всё равно мне нравится с ней дружить. Хорошо, что у меня есть лучшая подруга.

Когда мы вернулись к Марьям домой, её папа заперся у себя в кабинете. Он там часто прячется. Он чудной: иногда пытается в шутку напугать меня, но получается совсем не смешно.

Мой папа очень весёлый, а папа Марьям какой-то подозрительный. Он адвокат и постоянно встречается со всякими мошенниками, так рассказывает Марьям.

Пока папа Марьям сидел у себя в комнате и пыхтел своими сигарами, так что воняло до самой кухни, мама Марьям накормила нас куриными ножками. Потом она ушла на террасу и тоже закурила, но только тоненькие ментоловые сигареты. Стояла и раскачивалась туда-сюда. Она какая-то очень нервная и похожа на испуганную олениху.

Мы с Марьям ужинали одни. Дома у нас никогда такого не бывает. Мы всегда едим вместе, так нравится маме, ей всё время нужно общество. Папа даже не может почитать газету за столом, мама её тут же выхватывает и требует, чтобы он с ней поговорил. Ну и само собой, за ужином стоит жуткий гам: все говорят, перебивая друг дружку, смеются, кричат, плачут и всё такое, а то вдруг спохватываются, что еда закончилась. Но лучше уж так, чем как у Марьям.

Я была рада вновь подняться к ней в комнату и устроиться там.

— Какой фильм хочешь посмотреть? — спросила Марьям, включая Netflix.

— «Фрост», — сказала я, потому что дома у нас этого фильма нет.

— Я его уже тыщу раз видела. Ну ладно, — согласилась Марьям.

Мы ели чипсы с укропом и смотрели «Фрост». Через полчаса Гудис сделал лужу на ковровом покрытии.

— Ой! — засмеялись мы.

Но мама Марьям не считала, что это смешно. Она страшно рассердилась. Принесла бутылку чистящего средства и сказала строго:

— Надо выводить собаку, если замечаешь, что ей нужно пописать.

Она вся обвздыхалась, пока оттирала ковёр чистящим средством.

— Мы почти целый день были на улице, — сказала Марьям.

— Здесь щенка теперь оставлять нельзя, он может снова надуть, — сказала мама. — Я заберу его вниз.

Гудис ушёл, а запах чистящего средства остался. И в комнате стало не так уютно. Мне кажется, мама Марьям слишком строгая.

Посреди фильма вошёл папа Марьям. От него пахло сигарой, и он тоже выглядел очень строгим.

— Пора ложиться спать, — сказал он.

Я опешила. Мы ещё не досмотрели фильм, да к тому же была суббота.

— Папа, фильм ещё не закончился, — надулась Марьям.

— Досмотрите завтра, — хмуро ответил он.

Когда я услышала этот голос, то представила бумагу, покрытую толстым слоем пыли. Папин голос — это волнистая тёмно-коричневая линия. Мамин — красная и немного потоньше. Такие голоса мне нравятся, а пыльные — нет.

Мы не посмели ослушаться, почистили зубы и улеглись на диван-кровать.

На подоконнике горел ночник, в остальной комнате было темно. Внизу было тихо.

Я люблю тишину, но эта мне ничуточки не нравилась. Словно она скрывала что-то нехорошее. Какая-то она была странная.

Дома у нас по субботам никогда не бывает совсем тихо. Мама и папа полуночничают на кухне. Иногда Данте приводит Софию, или Юлле с приятелями смотрят у нас телевизор, или мама с папой принимают гостей, которые тоже засиживаются допоздна да ещё и подкрепляются на дорожку.

Мне нравятся такие ночные посиделки. Если я вдруг проснусь посреди ночи, то могу спуститься на кухню и тоже подкрепиться чем-нибудь вкусным. Мама и папа никогда мне не запретят.

Я вспомнила о маме и папе, а ещё о своём плюшевом Топе. И вдруг мне так захотелось домой.

— Марьям! — позвала я.

Она не отвечала. В темноте я разглядела, что она заснула.

— Марьям!

Она не пошевелилась.

Тогда я осторожно выбралась из постели и открыла дверь. Внизу горел слабый свет. Я спустилась по лестнице. Гудис услышал меня и залаял. Я обрадовалась ему как лучшему другу.

— Привет! — прошептала я.

Я не знала, где мама и папа Марьям, но увидела, что свет идёт из кабинета. Хоть мне и было страшно, но я постучала.

Гудис пробрался в узкую щелку в раздвижных дверях.

— Да? — услышала я грубый голос из комнаты.

Я вошла. Папа Марьям сидел перед компьютером, пыхтел сигарой и пил что-то похожее на виски. Он работал так поздно! Вечером в субботу!

— Я хочу домой, — сказала я.

— Ты не можешь заснуть? — спросил он.

Вопрос прозвучал не строго, но и не по-доброму.

— Нет. Пусть папа меня заберёт.

Папа Марьям взял мобильник и позвонил моему папе.

— У меня здесь юная дама в ночной сорочке, она просит её забрать, — сказал он странным голосом.

Он пыхтел сигарой, пока говорил, и на нас с Гудисом летели большие вонючие кольца дыма. Фу!

Спустя полчаса приехало такси. Папа вышел и забрал меня. Он лишь очень быстро поздоровался с папой Марьям.

Мама осталась на вечеринке. Когда мы приехали домой, папа разрешил мне залезть в его кровать.