Когда Ивонн закончила уборку, она снова надела на себя жакет и пальто, потом, мельком заглянув в гостиную, попрощалась и вышла за дверь. Она была уже возле калитки, когда услышала, как ее окликнул Бернхард Экберг:

– Нора!

Она обернулась. Он стоял на ступеньках крыльца и что – то держал над головой.

– Вы забыли.

Это был конверт с деньгами. Ивонн вовсе не намеревалась брать их, однако теперь была вынуждена это сделать. Она вернулась и взяла конверт.

– Я вижу, что вы ничего не взяли из заготовок Хелены. Обязательно возьмите в следующий раз. Там этого всего полно, и мне одному не съесть. Я действительно советую вам взять имбирные груши.

– Спасибо. Я подумаю об этом.

– Я так рад, Нора, что вы взялись за эту работу. Вы очень трудолюбивы, я это сразу заметил. – И, словно прочитав мысли женщины, со страхом в голосе добавил: – А вы придете завтра снова? А в следующий понедельник?

Ключ от дома Бернхарда все еще лежал в сумочке Ивонн. Но по какой-то загадочной причине в руках мужчины оказался ключ от некоего неведомого устройства, которое заставило ее голову убежденно кивнуть и произнести следующие слова:

– Да, непременно. Я обязательно приду.

И как он нашел этот ключ? Ивонн полагала, что уже давно выбросила его.

Ивонн была тактичным наблюдателем. И лишь однажды она почувствовала, что кто-то мешает ей сполна предаваться этому занятию. В тот момент она рассматривала даже не людей, а понравившийся ей дом.

Оставить его без внимания было почти невозможно. Никто не мог пройти мимо этого дома и не посмотреть на него. Конечно же это был тот самый лиловый дом, где проживало благообразное семейство с карликовым спаниелем. Цвет дома был не просто лиловым, а вызывающим, отвратительным. Этот густо-лиловый цвет казался не столько неправдоподобным, сколько просто-таки неприемлемым для дома.

Спустя два дня после того, как Ивонн навела порядок в доме Бернхарда Экберга, она совершала свой обычный обход по предместью. И, взглянув на лиловый дом, в очередной раз содрогнулась. Быть может, она чуть дольше задержала взгляд на этом доме, как если бы проходила мимо какой-то аварии: взгляд всегда привлекает что-то ужасное, на что, собственно, вовсе и не следует смотреть. Внезапно из-за забора высунулась голова женщины.

– Чего уставились? Никогда не видели фиолетового дома? – чуть ли не прошипела она. – Или полагаете, что все дома должны быть выкрашены в серый цвет? Вам бы хотелось, чтобы в этом проклятом пригородном гетто ничто не выделялось!

Из другой половины сада появился мужчина с секатором в руках, возле его ног с тявканьем прыгал маленький пес.

– Вивьен, ты не хотела бы собрать ветки? Корзина стоит там, – сказал он и успокаивающе тронул жену за плечо.

Женщина вырвалась и перегнулась через изгородь, для того чтобы ближе придвинуться к Ивонн, и фамильярно прошептала ей:

– Глядите, чтобы, чего доброго, глаза на лоб не выкатились! Я знаю, что фиолетовый дом выглядит безобразно, но это такой цвет… – От нее сильно пахнуло алкоголем.

– Это темно-лиловый цвет, – заметил мужчина и посмотрел на Ивонн извиняющимся взглядом.

– Мы решили, чтобы дом был особенным, – продолжила женщина, – таким, какого нет ни у кого. И мы выкрасили его в цвет, который называется темно-лиловым. Прекрасный цвет. Темно-голубой, отчасти напоминающий фиолетовый. Отчасти.

– Отчасти, – автоматически повторил мужчина и сжал руку жены, словно наездник, пытающийся успокоить испуганную лошадь и при этом сам дрожащий от страха.

– Как бархат, – шепнула Вивьен, вполне отчетливо шевельнув губами. Она так близко придвинулась к Ивонн, что было видно, как дрожат маленькие, словно гниды, частички пудры, лежавшие на пушке ее подбородка.

– Бархат, – вторил ей мужчина.

Ивонн смущенно кивнула.

– На цветной картинке он выглядел именно так. Очень красивый, но как только мы начали красить… – женщина собралась с духом и отчетливо произнесла каждое слово в отдельности, – он оказался совершенно другим! Но было уже поздно.

– Нет, совсем не поздно, – грустно заметил мужчина. – Мы вполне могли остановиться.

– Но ведь нам необходимо было посмотреть, как он будет смотреться на большей площади, получить общее впечатление, – пробормотала Вивьен, которая уже была не в состоянии членораздельно говорить. – И тогда Хассе сказал, что теперь мы уже ничего не можем исправить, ведь уже так много покрашено. Мы арендовали леса только на одну неделю. А мастера берут за работу чертовски дорого. Было поздно.

– Совсем нет. Если бы мы вовремя сказали бы им об этом, Вивьен, – монотонно возразил мужчина, словно от чего-то отрекаясь.

– А откуда нам знать, что значит вовремя, а что – уже поздно! – выкрикнула Вивьен, и слезы покатились у нее по щекам.

– Ко всему привыкаешь, – заметил мужчина. Он натянуто улыбнулся Ивонн и мягко, но весьма уверенно потянул к себе жену.

– Мы перекрасим дом, но пока у нас нет на это денег, – прохрипела женщина из усмиряющих объятий мужа, а карликовый спаниель ревниво прыгал у ее ног.

– Ко всему привыкаешь, – повторил мужчина и провел рукой по ее спине. – Придется привыкать к своим ошибкам.

– Дом не так уж и плохо выглядит, – осторожно заметила Ивонн. – Немного фиолетового очень оживляет здешнюю идиллию.

– Это – не фиолетовый! – завопила Вивьен.

– Это – темно-лиловый, – быстро добавил мужчина. – Темно-лиловый.

Ивонн кивнула и стремительно зашагала прочь.

Да, и как узнаешь, где она, эта грань, когда еще можно остановиться, а когда уже – совсем поздно? – думала она. Какова должна быть площадь этой поверхности, чтобы суметь увидеть ее целиком?

Вполне очевидно, что для Вивьен и Хассе было уже поздно. Им перевалило за шестьдесят, и остаток жизни так и придется провести в этом ядовито – фиолетовом доме, внушая себе, что это – темно-лиловый, что Вивьен прекратит пить и что все отнюдь не так уж плохо.

А для нее и Йоргена? Если для них уже поздно, то с каких пор?

Они поверили в то, что будет лучше, если они заведут ребенка, что от этого их отношения станут крепче. Потом они полагали, что было бы хорошо, чтобы Симон подрос и у них оставалось бы больше времени друг для друга. А еще было бы здорово, если бы у них оказалось достаточно денег и больше не пришлось бы много работать. А что теперь? Чего теперь они ждут?

Ивонн могла вполне определенно сказать, когда возникла ее любовь к Йоргену, но она не заметила, когда эта любовь прошла. Это не было связано с каким-то определенным происшествием, не было ничего особенного, что бы сказал или сделал ее муж… Любовь была, а потом ее не стало. Она прошла совсем незаметно, как проходит время года. Вдруг наступает осознание того, что лето кончилось. Но если хорошенько вдуматься, то это не произошло внезапно. Ты понимаешь, что лето уходит уже давно, хотя не обращал на это внимания.