вдруг дернула ногами, заскребла скрюченными желтыми пальцами по доскам пола и застонала.

— Вот и конец тебе, — с облегчением сказал Иван. Он подошел к окну, закурил сигарету и посмотрел на улицу. Там по-прежнему шел дождь, шквальный ветер остервенело набрасывался на деревья, и те раскачивались, как большие нелепые метрономы.

На самом деле Иван не чувствовал никакого удовлетворения. Вместе со страхом к нему пришло какое-то нехорошее предчувствие. Внутренний голос подсказывал ему, что надо скорее уходить. Поверив ему, Иван повернулся, ещё раз подошел к лежащей на полу колдунье и увидел, что та одной рукой прижимает к своей иссохшей груди клубок шерсти, один из тех, что разлетелись по всей комнате. Он ещё ничего не успел сообразить, как колдунья открыла глаза, пристально посмотрела на него и бросила ему клубок. Иван машинально поймал его, а колдунья трескуче рассмеялась, несколько раз дернулась и сразу после этого испустила дух. Как ядовитую змею, Иван отбросил от себя клубок. От осознания близкой беды у него заболело сердце. Он вспомнил все, что знал о колдунах, о том, как они умирают и, вскрикнув от ужаса, бросился к выходу. Не доходя метра до двери, он понял, что выйти из комнаты не может. Что-то мешало ему сделать последних два шага, как будто между ним и дверью вдруг возникла невидимая стена. И тут он понял, что не только знает ответ, но знает его давно, с того самого момента, как увидел у старухи злополучный клубок. Это прозрение словно разделило его жизнь на две части, и все его прошлое до того самого момента, как он поймал клубок, представлялось ему сейчас чем-то очень далеким и нереальным. Иван вдруг понял, что между ним прежним и настоящим протянулась непреодолимая пропасть, почувствовал, что совсем иначе воспринимает окружающий мир. Вещи представили перед ним в ином свете, изменили свои очертания и даже налились другим, непонятным ему содержанием и смыслом. Он вдруг поймал себя на том, что стал значительно лучше слышать. В голове у него, словно в радиоприемнике, трещало, свистело, кто-то постоянно болтал и даже напевал. Из всего этого шума ему удалось выделить журчание воды и постукивание веток, шорох сухой травы и хлюпающие шаги лесного зверя, Вместе с тем Иван ощутил свинцовую тяжесть в груди и какую-то необъяснимую злобу на весь этот суетливый, копошащийся мир.

— Теперь ты мой. Ты мой. Ты мой, — услышал он тяжелый, чугунный бас, и бесчисленное множество визгливых голосов поддержало его: "Ты наш, ты наш, ты наш".

В этом доме Иван провел неделю. Он пытался разобрать стены и потолок, но все инструменты остались за дверью, над которой он сам и воткнул иглу. Выпустила его старушка соседка, которая пришла навестить колдунью. Он попросил её взять палку и сбить иглы, что она и сделала, причитая и все время крестясь. После этого Иван без всякого сожаления убил старушку, потому что она знала его и могла донести в милицию.

…Антон взял у Наташи бутылку шампанского и сделал несколько глотков.

— Зачем ты мне рассказал это? — дрогнувшим голосом спросила Наташа. Все это время она сидела молча, и Антон почти физически ощущал, как она боится.

— Ты, наверное, уже догадалась, — шепотом сказал Антон, — что человека того звали не Иваном. Это был я. С тех пор я и колюсь. Грехи, свои и бабкины, которые она мне передала, тянут душу. Морфием я заглушаю голос того, кто тогда сказал мне: "Ты мой", но раз в году я знакомлюсь с женщиной, заманиваю её в лес и…

Наташа вскрикнула, вскочила с места и бросилась бежать. Антон видел, как белое пятно мелькает между деревьями, слышал её охи и бормотание, но все же, прежде чем броситься за ней вдогонку, сделал несколько глотков.

Догнал он её быстро. Наташа зацепилась платьем за куст, упала и, усевшись прямо на землю, разрыдалась. Антон присел рядом с ней на корточки, обнял её за плечи и принялся успокаивать.

— Ну-ну, перестань. Успокойся. Ради Бога, извини. Я не думал, что ты такая трусиха. Взрослый человек, а испугалась какой-то сказки.

— Уйди, дурак! — сквозь рыдания выкрикнула Наташа.

— Дурак. Конечно, дурак, — охотно согласился Антон. — Ну извини. Знал бы, что ты такая трусиха, не стал бы рассказывать. Просто я хотел в занимательной форме сказать, что всякая гнусность, совершенная человеком, в конце концов возвращается к нему же. Извини, разнузданное воображение подвело. Ты просто не дождалась концовки. После рассказа я хотел броситься на тебя и страшным голосом закричать: "А сейчас я тебя съем".

— Очень остроумно, — всхлипывая сказала Наташа. — Ты что, совсем ненормальный?

— Может, и не остроумно, зато страшно. А ты все испортила, — сказал Антон.

— Ты страшный дурак, — сказала Наташа. — Теперь я понимаю, почему от тебя ушла жена. Если все, что хотел сказать, ты втолковывал ей таким же способом, странно, что вы ещё как-то жили. — Наташа икнула, и Антон вставил ей в ладонь бутылку шампанского.

— Выпей, только осторожно — пенится.

— Заботливый, гад, — уже спокойнее ответила Наташа и не спеша отпила из бутылки. — Нет, ты никак не мог быть моим папой. Ты чудовище.

— Нет уж, — сказал Антон. — Теперь не отвертишься. Я — твой папа!

— А насчет глупости в занимательной форме — это ты наврал, — сказала Наташа. — Для этого не надо было тащить меня в лес. Про таких, как ты, говорят — непутевый. Напугать хотел, у тебя это хорошо получилось. Все! Наташа встала и вернула Антону бутылку. — Хватит с меня леса, пойдем вниз.

Только сейчас Антон заметил теплый оранжевый свет между деревьями, а в одном месте была видна половина светящегося окна.

— Похоже, что мы и не в лесу, — сказал он. — Мы где-то на окраине.

— Слава Богу, — с облегчением сказала Наташа. — Я почти совсем протрезвела от твоего рассказа. Как представила, что мне придется тащиться ночью по лесу, да ещё с таким ненормальным… — Наташу качнуло, и она чуть не свалилась в кусты. — Держи же меня! — вскрикнула она. — Напоил, черт знает куда притащил и идешь рядом. Дожил до… Сколько там тебе?.. И не знаешь, что женщине надо предложить…

— Я знаю, что предлагать женщинам, — перебил её Антон.

— Сейчас какую-нибудь пошлость скажешь, — ответила Наташа. — Мужики всегда так. Сами доведут жену до развода, а потом говорят о женской неверности, продажности и прочей ерунде…

Они вышли на дорогу и действительно оказались на окраине города. Дорога вела вниз. Откуда-то издалека вдруг донесся голос диспетчера, и они поняли, что вокзал недалеко, отчего оба как-то сразу повеселели.

— Я никогда не отзывался о