Мне с трудом удалось оттащить Лавруху — и то после того, какя обдала его остатками шампанского. Руки Снегиря разжались, и он всей тушейрухнул на пол. Ванька же, скуля, отполз в дальний угол и затих.

— Черт, что это было, — замычал Снегирь. — Ятебя чуть не убил… Помутнение какое-то.

— Ничего себе, помутнение, — сглотнул Ванька.

— Ничего не могу понять… Мальчики кровавые вглазах, — Лавруха все еще не мог прийти в себя.

Я обернулась на картину. И снова мне показалось, что ресницырыжеволосой Девы Марии дрогнули. Или это была просто игра света?

— Ладно, — я попыталась примиритьдураков-реставраторов. — Будем считать инцидент исчерпанным и отнесем егона счет нервного потрясения. Не каждый день к нам в руки такие полотна плывут.

— Вот именно…. Прости меня, Ванька.

— Я не сержусь, — щуплый Бергман всегда обладалкротостью матери Терезы. И всех более ранних святых, вместе взятых.

— Идиоты. Вот так посмотришь на вас и уверишься в“пробном камне антихриста”. Должно быть, эта картина действительно как-товлияет на людей…

— Скажешь тоже! — Снегирь поморщился и сновавоззрился на Ваньку. — Поможешь мне снять слои?

— Конечно, — Бергман почти успокоился и сноваводрузил очки на нос.

— Отлично. Ты, Кэт, можешь отправляться спать. А мытебе завтра позвоним.

— Ну уж дудки, — возмутилась я. — Во-первых,я тоже хочу присутствовать на этом историческом событии. И, во-вторых, долженже кто-то за вами присматривать, иначе вы друг другу кадыки повырываете.

Мое предложение было воспринято благосклонно.

— И когда вы собираетесь начать? — спросила я.

— Прямо сейчас и начнем, — видно было, что Лав-

Рухе не терпится приступить к работе. — Ты пока можешьподняться наверх, поспать часок. Все равно ничего интересного сейчас не будет.Пока аэфтэшкой покроем, пока компресс, пока слой размягчится, пока красканабухнет…

— И всего лишь часок? — недоверчиво спросила я.

— У Ваньки смывка новая, презент коллег из галереиУффици. Так что спи спокойно, дорогой товарищ. На заключительную часть драмы мытебя позовем. Сама понимаешь, реставрация — процесс интимный. “Камасутра” отдыхает.

Им все-таки удалось уломать меня. Им хотелось обладатькартиной безраздельно и без свидетелей, так, как обладают женщиной. Это былоочень по-мужски, и я не стала спорить. Я уважала чужие чувства.

Прихватив “Вестник Британской Академии”, заложенный настранице со статьей о Лукасе ван Остреа, я отправилась наверх, на второй этажмастерской, в крошечную монашескую келью Ваньки. Забравшись с ногами накушетку, я открыла статью с пророческим названием “Deadly kiss” [12].

Выглядит слишком уж романтично для такого консервативногоиздания. Фамилия автора не очень-то смахивала на английскую, некийЛамберт-Херри Якобе. Я перевернула несколько страниц и заглянула в комментарии:Ламберт-Херри оказался довольно молодым человеком и — по совместительству —директором музея Мертвого Города Остреа.

С фотографии на меня взирала типичная голландская,кисло-интеллигентская морда: круглые очочки и такой же круглый подбородок.“Deadly kiss” оказался слишком сложным для моего бытового английского; хорошоеще, что полиглот Ванька успел сделать подстрочник тех абзацев, которыенепосредственно касались биографии художника. Странная статья, смесьпанегирика, эссе и теософского трактата, сразу видно, что достопочтенный Ламберт-Херрисерьезно болен Лукасом Устрицей. Интересно будет посмотреть, как вытянется еголицо, когда он узнает о существовании четвертой работы…

И узнает ли он об этом когда-нибудь?

Я вытянулась на жестком бергмановском ложе. Что-то внутримешало мне полностью насладиться триумфом первооткрывателя — как будто я стоялана хрупком льду и под моими ногами неслышно ворочалась бездна. Нет, это несвязано с “пробным камнем дьявола”, я всегда была кондовой реалисткой. ЧертовМарич маячил за моей спиной, вот кто. Пока не будет окончательно выясненопроисхождение картины, я не успокоюсь. Ведь не могла же она быть фамильнойценностью фартового вора Быкадорова, в самом деле!.. Я вдруг подумала о том,что Снегирь прав, — если все сложится удачно и звезды встанут именно так,как они стоят сейчас в рыжих волосах Девы Марии, доску можно выставить нааукцион.

Почему бы и нет?

Наверняка найдутся ценители, особенно если снабдить картинусоответствующим пресс-релизом. А это не одна сотня тысяч долларов. С нищетойбудет покончено навсегда, я смогу поднять галерею, скупить на корню лучшиххудожников, выйти на международный уровень и крупно играть. Играть — вот чего яхотела больше всего. Играть и выигрывать. И потом, мы так похожи с модельюЛукаса, это еще больше увеличит мои шансы.

Интересно, нет ли у меня родственников в Голландии?..

Ни тетка, после смерти которой мне досталась квартира наВасильевском, ни мама, до сих пор живущая в Самарканде, ничего мне об этом неговорили. И про своего отца я слышала только байки: он утонул в арыке черезполгода после моего рождения. А вдруг он был голландцем и его всегда тянуло кустрицам?.. Устрицы в арыке, неплохой сюжет…

Мне расхотелось оставаться одной наверху, и я решиласпуститься в мастерскую.

…Лавруха, скрестив руки, стоял у стола, на котором теперьлежала картина. Ванька аккуратно проглаживал компресс утюгом. Когда процедурабыл закончена, он счистил взбухшую краску шпателем и снова наложил компресс.

— Ну, что? — шепотом спросила я у Снегиря.

— Третий слой… Совсем немного осталось, потерпи.

Манипуляции с компрессами и шпателем длились бесконечно.Пальцы Ваньки крупно дрожали. Я, не отрываясь, смотрела на прямоугольник доски:теперь он уже не был таким беспросветно глухим. Под тонкой пленкой, отделяющейнас от пятнадцатого века, уже просматривались смутные контуры фигур. Отложившпатель, Ванька вооружился марлевым тампоном и аккуратно выбрал остатки самойпоздней по времени масляной покраски.

Все.

В час быка мы выпустили демонов наружу, еще не подозревая,что они — демоны…

Последний слой был снят, и освобожденная из плена столетийкартина предстала перед нами, сверкая и переливаясь девственными, казалось,только что наложенными красками. В жизни я не видела ничего прекрасней ияростней.

Четыре фигуры на лошадях, темное пламя ада внизу,раздавленные тени под копытами. От тишины, стоявшей в мастерской, у менялопались барабанные перепонки.

— Что это? — спросила я.

— Похоже на всадников Апокалипсиса, — судорожносглотнул Ванька. — Бог ты мой, он действительно великий художник…