Со времени отъезда Жеки и Снегиря в Зеленогорск прошло два споловиной часа. Даже учитывая преклонный возраст “Москвича” и время на лобзаниедвойняшек, можно предположить, что Лавруха объявится в Питере в ближайший час.Я хорошо знала его, он не станет задерживаться, потому что его ждет картина. Оночарован ею так же, как и я. Он не станет терять времени… Нужно возвращатьсядомой и спокойно дожидаться Лавруху. Я вытащила пакет с картиной из ящикастола, направилась к выходу…

И снова столкнулась с Маричем. Из галереи он так и не ушел.

Черт бы тебя побрал, дашь ты мне покой или нет?

— Ну? — я была больше не в состоянии изображатьлюбезность. — Что еще не слава богу?

— Я думал, вы поинтересуетесь судьбой покойного.

— Я уже поинтересовалась судьбой покойного, — этобыла чистая правда: бригада, увозившая Быкадоро-ва в морг, сообщила мне, что онбудет сожжен и похоронен в городском колумбарии, если, конечно, родственники невозражают. Я не возражала и даже уточнила, куда можно внести деньги.

— А ваша подруга?

— Вряд ли она будет на похоронах.

— А вы?

— Я буду.

Уж не отправишься ли ты на похороны, чтобы убедиться, чтоБыкадоров ничего не унес с собой в могилу?…

— Я вот что хотел сказать, КатеринаМстиславовна, — Марич опустил глаза, и морщинка между бровями предательскидрогнула. — Может быть, мы выпьем с вами кофе где-нибудь, если вы невозражаете?

— В другой раз, Кирилл Алексеевич, — сказала я,искренне надеясь, что никакого другого раза не будет. — Сейчас началошестого, галерея закрыта. Я больше вас не задерживаю.

Стараясь сохранять спокойствие и нести пакет как можнобеспечнее, я закрыла галерею.

— Я провожу вас, — положительно, Марич никак немог расстаться со мной.

— Не стоит. Я живу недалеко, за углом. Я ускорила шаг,давая понять незадачливому капитану, что аудиенция закончена.

— Еще один вопрос, Катерина Мстиславовна… Это вашнатуральный цвет? Я даже опешила.

— Какой цвет?

— Цвет волос, я имею в виду… Никогда не видел такихрыжих волос…

— Бедняжка, ничего-то вы не видели, — я неудержалась от шпильки. — Это мой натуральный цвет, капитан…

* * *

Похороны были назначены на два.

За полчаса до церемонии мы со Снегирем уже мчались попроспекту Непокоренных в сторону городского колумбария. На почти идеальной,недавно реконструированной трассе Лаврухин “Москвич” выжимал восемьдесят.

— Н-да, — глубокомысленно заметил Лавруха,переключая скорости. — О времена, о нравы! Единственная приличная дорога вгороде, и та — в крематорий.

Вчера, вернувшись из Зеленогорска, он ухватился за картину ибольше с ней не расставался. Он обзвонил нескольких своих приятелей, серьезнозанимавшихся реставрацией, и договорился об экспертизе. Вечер прошел безпроисшествий, если не считать демарша Пупика, который наотрез отказалсярасставаться с доской. Кот ходил вокруг картины кругами, пытался потереться обнее и лишний раз лизнуть поверхность.

— Изменник! — прикрикнула я на Пупика.

— Ничего не поделаешь, ваши отношения никогда не былигладкими. — Некоторое количество самогона, влитого в глотку, сделалоЛавруху философичным. — Ты ведь тоже многое себе позволяла…

— Лавруха!

— Я только хотел сказать, что и коты имеют право наадюльтер.

— Ценная мысль… Сколько займет экспертиза, ты какдумаешь?

— Первоначальная — несколько дней от силы. Что тысобираешься предпринимать, Кэт? Не выставишь же ты ее в “Валхалле” в самомделе?

Снегиревский пассаж о галерее заставил меня вспомнить визитМарича. Я рассказала о Мариче Лаврухе, и это привело его в мрачное расположениедуха.

— Не нравится мне, что он возле нас крутится.

— Ничего удивительного, — я даже не знала, когохочу убедить больше: Лавруху или саму себя. — Он просто расследуетобстоятельства дела, только и всего.

— Вот именно. Только какого дела?

— О смерти….

— Но ты же сама сказала, что со смертью как раз всеясно: безвременная-кончина, обширный инфаркт. Что-то здесь не то.

Я и сама знала, что не то… И потом — фраза Марича онескольких работах, авторство которых не установлено. И его замечание насчетмоих рыжих волос… Гольтман был крупным коллекционером, значит, не следуетисключать того, что его коллекция описана и снабжена каталогом. И если доскадействительно принадлежала Аркадию Аркадьевичу, то сохранилось и ее описание.И, возможно, фотография. Марич мог видеть эту фотографию, а мое сходство снаписанной девушкой просто неприлично…. Засветив картину, мы с Лаврухой обязательноподставимся и, взявшись за руки, сразу же вольемся в ряды соучастников грабежа.

— А может, ты ему просто понравилась какженщина? — высказал осторожное предположение Лавруха.

— Не смеши меня, Лаврентий!

— Отчего же? Ты еще о-го-го, рыжая-бесстыжая….

— Оставим мои прелести в покое.

— Слушай, а может, Жека права? Ну ее, эту картину…Отдадим ее в надежные руки родной милиции.

Я посмотрела на Лавруху так, как будто видела его впервые.

— Сейчас это невозможно. Ну как ты представляешь себесцену передачи? “Извините, товарищ капитан, рядом с телом была картина, но якак-то совсем о ней забыла. А теперь случайно вспомнила… Горю желанием передатьее правосудию…”

— Почему бы и нет?

— Я не могу, — честно призналась я и наклонилась кСнегирю. — Ты ведь и сам не можешь, правда? Не так часто в руки простыхсмертных попадают загадочные вещи подобного уровня… И вдруг нам удастсяустановить авторство…

— Давай рассуждать здраво, Кэт. Если эта картинапринадлежала крутому мэну из Павловска, он наверняка тоже занимался ееэкспертизой…

— Еще не факт. А вдруг это подлинник? Ты представляешьсебе, сколько он может стоить?..

— Тогда это просто хищение в особо крупных размерах… Тыбудешь великолепно смотреться в зале суда.

— Короче, Лавруха, — нытье Снегиря стало утомлятьменя. — Ты со мной или нет?

— С тобой, — Снегирь вздохнул. — Жека права:ты авантюристка.

Больше к вопросу о законности наших действий мы невозвращались. По дороге в крематорий Лавруха сказал мне, что картина благополучноотдана на экспертизу, в надежные руки Вани Бергмана, закадычного снегиревскогодружка. Бергман проводил исследования нескольких картин для Эрмитажа и слылкрупным специалистом в области реставрации.