Цыганок закипела кровь,

Услыша звуки огневые.

Напевы сердца им родные

С гитарой прозвучали вновь.

И вот уж бубен задрожал

В руках красавицы смуглянки;

Веселый праздник им настал.

Тра-ла-ла-ла-ла…

Нисходящий хроматический[22]ряд, величественное оркестровое крещендо оживляли и подогревали музыкальный аккомпанемент, в котором андалузские, иногда резкие ноты и мощные синкопы[23]удваивали мелодию, придавая ей удивительно современное звучание.

Мерседес и Фраскита, пританцовывая, приближаются к цыганке и подхватывают хором:

Тра-ла-ла-ла-ла…

Публика, приободренная качеством исполнения дублерши, вновь увлеклась театральным действом.

А под раскатистое щелканье кастаньет уже начался второй куплет:

Лепечут нежные слова

И, легкий стан обняв рукою,

С красоткой пляшут молодою

Цыгане, страстию дыша…

Слово «дыша» еще летело над отрывистыми аккордами музыкантов, когда вдруг металлический грохот перекрыл пение цыганки. Прожектор, свалившийся с колосника, обрушился на диву. Сильный запах горелой резины, искры короткого замыкания, взорвавшаяся лампа… Крик ужаса послышался из толпы танцоров. Цыгане заметались во все стороны, не понимая, что произошло. Нерешительно и изумленно певица приподняла свое окровавленное лицо; нестерпимая боль жгла ее затылок. Осколки стекла впились в одну из щек. Мгновение тишины… Затем – нарастающий, всеохватывающий ослепительный звон… Какое-то время оркестр, предоставленный самому себе, продолжал неуверенно и фальшиво играть без дирижера. Кармен, покачиваясь, обезумев от боли, лихорадочно возбужденная, нетвердой походкой молча сделала несколько шагов к зрителям, свидетелям ее страдания, будто вопрошая: за что? Зал, словно затянутый в водоворот, сначала онемел от ужаса, потом встал, разразился воплем. Эта смерть на глазах, в бурлящем жизнью спектакле, длилась всего несколько секунд. Но как же они замедлились, эти секунды! Show motion.[24]Движения танцоров, певцов, музыкантов, толпы стали необычайно медленными…

Растерявшиеся техники замешкались, слишком поздно опустили занавес, чтобы отгородить от всех эту трагедию, но жертва уже переступила черту, слишком близко продвинулась, и невозможно было скрыть ее жестокие страдания. Одинокая, ослепленная, опьяненная своею кровью, не зная еще, что жизнь вот-вот покинет ее, она упала в пустоту огромного гроба, ее поглотила каннибальская оркестровая яма.

Всей своей тяжестью она рухнула в оскаленные пасти барабанов, литавр, тамбуринов и застыла навеки, скрестив на груди руки. Покровом ей послужил шум суматохи в ритме затухающих звуков ударных инструментов. Среди отчаянных криков ошеломленные музыканты и не верящие своим глазам зрители первого ряда – были тут и инспектор Легран с доктором Отеривом, подбежавшие, чтобы оказать помощь несчастной жертве, – беспомощно нагнулись над ямой, в которой посреди разбросанных инструментов лежали останки певицы. Маэстро бросился было к ее телу… Тщетно. Все уже понимали, что тут делать нечего. Она уже не дышала. Не будут звучать в этот вечер фанфары трагического финала оперы.

Никто уже не услышит любовных признаний ни Хозе, ни Эскамильо.

«Мир меломанов» от 10 октября 1987 года

ГИБЕЛЬ КАРМЕН

Увидевший свет в Париже 3 марта 1875 года в театре «Опера-комик», представленный в Лондоне сначала на итальянском 22 июня 1878 года, затем на английском 5 февраля 1879 года и, наконец, на французском 8 ноября 1886 года в театре ее величества, шедевр Визе – либретто Анри Мейлока и Людовика Галеви, по новелле Проспера Мериме – никогда не знал такой трагической развязки, свидетелями которой вчера вечером стали английские зрители, присутствовавшие на новом его представлении в Королевском театре «Ковент-Гарден».

В первом акте Сара фон Штадт-Фюрстемберг – мы помним, как великолепно она сыграла смерть Кассандры в единственном представлении «Троянцев» Берлиоза в Пале-Гарнье в предыдущем сезоне, – чудесным образом, с помощью дирижера и талантливых оркестрантов перевоплотилась в изумительную Кармен. Этому перевоплощению не помешали даже лишенные чувства меры усилия постановщика, декоратора, костюмера, пытавшихся создать карикатурный ярмарочный персонаж на фоне размалеванного папье-маше, который используют турагентства, завлекая простачков в Севилью.

Мы безропотно ждали продолжения этой романтической андалузской истории, когда в конце антракта нам объявили, что в связи с недомоганием мадемуазель Сары фон Штадт-Фюрстемберг ее цыганское пение прозвучит из уст Дженнифер Адамс, заявленной вторым составом. Поразила не новая певица, а ужасная трагедия, жертвой которой она стала через несколько минут после поднятия занавеса. Упавший сверху прожектор убил героиню. И смерть эта была тем более ужасной, что мы, беспомощные, присутствовали при ее агонии.

Несчастный случай? Убийство? Месть? Рок? Надеемся, что полиция найдет ответ на эти вопросы.

Мадемуазель Адамс, сделавшей по ту сторону Ла-Манша блестящую карьеру, было тридцать шесть лет; столько же было Жоржу Визе, когда он умер. Трогательное, волнующее совпадение для этой Кармен, которая не дождалась фатального удара навахи Хозе, чтобы соединиться с композитором в преддверии рая вечности.

Эрнест Лебраншю только что спешно накатал это сообщение, которое должно было уйти по факсу в газету. Свои критические замечания о составе исполнителей и самой постановке он сделает позже, когда посмотрит весь спектакль целиком. Завтра же он попытается кое-что разузнать о здоровье Сары фон Штадт-Фюрстемберг.

Номер, который он снял в «Нелл-Гуин-Хаус», казался ему тесноватым. Не хватало воздуха. И тем не менее ему всегда нравилась эта небольшая гостиница на Слоан-авеню. Однако же сегодня вечером ему хотелось раздвинуть стены и оказаться за тысячу миль отсюда. Очень уж его потрясла эта ужасная история. Обычно прекрасно владевший собой, сейчас он чувствовал себя на пороге нервного срыва. Он снял очки, чтобы протереть их, и заметил, что туфли его явно нуждались в хорошей чистке. Решительно все не ладилось. Не пропустить ли стаканчик? Он посмотрел в окно: желтая вывеска WINE AND FOOD[25]индийского бакалейного магазинчика еще горела. Он вышел купить бутылку виски. На свежем воздухе ему немного полегчало. Магазин уже закрывался, но продавец узнал его и разрешил войти. Взвинченные нервы не успокаивались, и он выпил прямо из горлышка. Алкоголь обжег горло и горячей струей спустился в желудок, по пути обласкав и согрев нёбо живительным ароматом.