Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бояться тут нечего, девочка моя, сказал отец. Когда ты до этого доберешься, тебе не захочется жить слишком уж долго. Ничего там нет страшного. Ты будешь опустошена. Человек – он как горящий, а потом тлеющий кусок угля. А потом гореть больше нечему. Конец. Поверь мне, сказал он, хотя сам там еще не побывал, в этот момент тебе станет все равно. Александра слушала, морщась.
Не смотри на меня так, сказал он. Ему было совсем не безразлично, как она выглядит. И его огорчало, что она смотрится старше, чем двадцать лет назад. Он сказал: Я-то видел, как умирают люди. Не один и не два. Много их было. Они были полностью готовы. Боль. Отчаяние. Беспамятство, кошмары. Настоящая кома, в которой бушуют кошмары. Они были готовы. И ты, Сашка, тоже будешь готова. Слишком уж не волнуйся.
Хо-хо-хо, сказал из-за занавески с соседней кровати Джон. Док, я не готов. Чувствую себя ужасно. Кошмары достали. Не сплю вообще. Но я не готов. Я не могу мочиться без катетера. Одиночество! Да ты хоть раз видел, чтобы меня кто из детей навестил? Нет! А я все равно не готов. НЕ ГОТОВ. Он произнес это по буквам, глядя в потолок или сквозь потолок – на садик для неизлечимых на крыше, а сквозь него на Бога.
На следующее утро Деннис сказал: Я лучше умру, чем лягу в больницу.
А это еще почему?
Почему? Не хочу, чтобы мной распоряжались другие. Тебе не дают принимать таблетки, которые – ты точно знаешь – тебе помогают, а когда наконец ты готов принять хоть их таблетку звонишь, а они не подходят. Медсестра с тремя интернами развлекается в справочной. Сам видел. Там стойка высокая, она отвечает на вопросы, а они по очереди пользуют ее раком.
Деннис! Что за идиотизм? Ты говоришь как старушка, которой снятся сны про изнасилование.
Очень круто, сказал он. В том, что касается моего здоровья, – я действительно как старушка. Ну, нравится мне это. Хочу, чтобы зубы у меня кусали как надо. Как надо, сестричка. Он начал петь, но тут же умолк. Ну ты подумай!
Твоя судьба в их руках. Они все решают. Жить тебе? Или ты, с их точки зрения, хиппарь, который слова доброго не стоит? Тогда помирай!
Да неужели? Никто не даст тебе умереть. Это-то и есть главная ошибка. Они по многу лет держат людей живыми – когда смерть уже в них поселилась.
Это ты про таких, как твой отец?
Александра, голая, выпрыгнула из постели. Мой отец! Да он в двадцать раз тебя живее!
Остынь! сказал он. Залезай обратно. Я только начал тебя трахать, а ты развопилась.
И вот еще что. Не говори это слово. Я его ненавижу. Когда ты с женщиной, используй подобающие выражения.
И как же ты хочешь, чтобы я говорил?
Я хочу, чтобы ты говорил: я только собирался заняться с тобой любовью и так далее.
Это точно, сказал Деннис. Собирался. Когда она вернулась в постель, он коснулся лишь кончиков ее пальцев, хотя она была вся перед ним. Он целовал каждый пальчик и приговаривал: Я хочу заняться с тобой любовью. Говорил нежно, без издевки.
Деннис, сказала Александра, сама смутившись своего открытия, ты совсем как мои подопечные. Ты даже похож на одного, на Билли Батальона. Его настоящая фамилия Баталь, но он называет себя Батальоном – хочет, чтобы его отправили во Вьетнам и убили – как его сводного брата. Он большой фантазер.
Александра, ты слишком много болтаешь, все, хватит политики.
Александра сказала еще пару фраз. Он носит с собой палку с шаром, утыканным гвоздями, – просто какое-то средневековое оружие, на случай, если враги с Суффолк-стрит его отцээрушат. Так они выражаются.
Никогда не слышал. И вообще, я ревную. И я тоже враг с Суффолк-стрит.
Нет-нет, сказала Александра. И тут в зеркале на материнском туалетном столике в углу комнаты углядела кусок голой груди. Она сказала: Фу!
Так-так, сказал Деннис, лаская то, что, как ей показалось, она и увидела – складочку между грудью и животом. Александра, это совершенно нормально. Мужчины так не меняются, как женщины. Из всех животных только женские особи человека теряют с возрастом эстроген.
Правда? спросила она.
Следующие полчаса им говорить было не о чем.
Откуда ты это знаешь? спросила она. Деннис, ты столько всего знаешь. Зачем?
Зачем? Это мне нужно для творчества. И, невзирая на свою юность, он отвлекся от любви – как часто делают настоящие творцы, которым важнее их песнь. Он запел:
Заночуй
Средь лесных маргариток
Под деревом висельника
с тузом пентаклей
и со мной
маргаритка
А как же
экология?
Ты мчишься слишком быстро
Маргаритка ты едешь одна
Эй Маргаритка выруби мотор
слей масло
обратно в камень
Мне эта очень нравится. Просто замечательно! сказала Александра. Только вот разве экология – подходящее слово для песни? Оно же научное…
Любое слово подходит, и вообще, сегодня время слова, сказал Деннис. Главное, что ты делаешь со словом. Слово и мысль, они действуют сообща.
Правда? А откуда ты в основном берешь мысли?
Не хочу ни есть, ни спать, сказал он. Пожалуй, больше всего хочу уткнуться носом в твою сиську. Разговоры, разговоры. В основном? Ну, по большей части из журнала «Научная Америка».
За завтраком он продолжал думать о языке. И поэтому молчал. Съев оладьи, он сказал: Вообще-то, Александра, я могу использовать любое слово, какое захочу. И использую. На прошлой неделе я доказал это в одном разговоре вроде этого. Попросил голубоглазых кошечек дать мне словарь. Полистал его и ткнул пальцем, попал в слово офидический. Но я его использовал. Потому что слово само включает твое воображение. Само слово.
На мелодию, напоминавшую балладу «На вершине холма» он спел:
Офидический сад
Придумал Фрейд
там убили трех женщин
о, трех женщин убили
птичьи члены
кобру закопали
гремучая извивается
в черном змеином саду
в синем змеином саду
в волосах моих жен
Кофе еще, пожалуйста, сказал он скромно и с достоинством.
Это лучше большинства твоих песен, сказала Александра. Это же стихи. Точно, лучше.
Что? Что? Ничуть не лучше, черт возьми! Это не… Это не только… Ой, извини, что-то я разгорячился.
Ничего страшного, сынок, сказала Александра уважительно. Я просто хотела сказать, что она мне нравится, я понимаю, я слишком прямолинейная – это все, наверное, потому, что я слишком давно живу одна. Слушай, а почему ты все время думаешь о женах? О женах, о матерях.