Медсестра втолкнула каталку в палату. Закрыла дверь за Адель, ждавшей, когда ей позволят войти. Она не знала, куда девать руки. Подыскивала какие-нибудь слова, что-нибудь успокаивающее, слова утешения.

– Вы можете подойти.

Адель села справа от кровати. Ришар едва повернул голову в ее сторону. Он открыл рот, и на его губах остались нити загустевшей слюны. От него дурно пахло. Запах пота и страха. Она положила голову на подушку, и они заснули одновременно. Лицом к лицу.

Она ушла от Ришара в одиннадцать. «Надо забрать Люсьена. Бедная Лорен меня уже ждет». В лифте она встретила хирурга, который оперировал ее мужа. На нем были джинсы и кожаная куртка. Он молод. Только что из интернатуры, а может быть, еще интерн. Она представляла, как он разрезает тела, составляет кости, пилит, переворачивает, разнимает. Она смотрела на его руки, на длинные пальцы, которые всю ночь копались в крови и слизи.

Она опустила глаза. Притворилась, что не узнает его. Но, как только они оказались на улице, не смогла пересилить желание пойти за ним. Он шел быстро, она ускорила шаг. Следила за ним с противоположного тротуара. Он достал сигарету из кармана куртки, она перешла улицу и встала перед ним.

– У вас не будет огонька?

– Ах да, подождите, – вздрогнув от неожиданности, ответил он, ощупывая карманы куртки. – Вы жена доктора Робенсона. Вам не о чем беспокоиться. Перелом неприятный, но он молод и быстро оправится.

– Да-да, вы мне только что это говорили, когда заходили в палату. Я не беспокоюсь.

Он щелкнул зажигалкой. Пламя погасло. Он прикрыл огонек правой рукой, но его опять задуло порывом ветра. Адель отобрала у него зажигалку.

– Вы идете домой?

– Э… да.

– Вас кто-то ждет?

– Да. Но почему вы спрашиваете? Я могу вам чем-то помочь?

– Хотите выпить?

Врач уставился на нее и разразился громким, веселым, мальчишеским смехом. Лицо Адель расслабилось. Она улыбалась, она была красива. Этот парень любит жизнь. У него зубы белого колдуна и хищный взгляд.

– Почему бы и нет? Как скажете.

Адель навещала Ришара каждый день. Прежде чем войти в палату, она заглядывала в приоткрытую дверь. Если муж не спал, она посылала ему неловкую сочувственную улыбку. Она приносила журналы, шоколад, горячий багет или свежие фрукты. Но ничего, казалось, не доставляло ему удовольствия. Багет черствел. В палате стоял запах подгнивших бананов.

Ему ничего не хотелось. Даже болтать с ней – а она, сидя на неудобном голубом табурете справа от кровати, изо всех сил пыталась занять его разговором. Она листала журналы, комментировала последние слухи, но Ришар едва удостаивал ее ответом. Наконец она замолкала. Смотрела в окно на больницу величиной с город, на надземную линию метро и на Аустерлицкий вокзал.

Ришар не брился уже неделю, и черная неровная щетина делала его черты жестче. Он сильно похудел. Лежа с ногой в гипсе, он уставился в стену перед собой, угнетенный мыслью о предстоящих неделях.

Каждый раз она убеждала себя, что проведет с ним день, развлечет его, дождется обхода врача, чтобы задать ему вопросы. Но никто не приходил. Время шло еще медленнее из-за ощущения, что про них забыли, словно никто ими не занимался, словно эта палата существовала вне времени и пространства, и день тянулся вечно. Через полчаса она неизменно начинала скучать. Она уходила, невольно испытывая облегчение.

Она ненавидела эту больницу. Эти коридоры, где заново учились ходить искалеченные, закованные в корсеты, загипсованные, ободранные заживо. Эти приемные, где невежественные пациенты ждали, когда им будет ниспослана благая весть. Ночью во сне ей чудились крики соседки Ришара, восьмидесятилетней старухи в маразме, которая сломала бедро, а теперь орала: «Оставьте меня, умоляю, уйдите!»

Однажды днем она уже собиралась уходить, когда в палату вошла пухленькая и болтливая медсестра. «О, прекрасно, ваша супруга пришла вас навестить. Она поможет вас помыть. Вдвоем мы отлично справимся». Ришар и Адель переглянулись в ужасном смущении. Адель засучила рукава свитера и взяла рукавицу-мочалку у медсестры.

– Я его поддержу, а вы потрите ему спину. Да, вот так.

Адель медленно прошлась рукавицей по спине Ришара, под волосатыми подмышками, по плечам. Спустилась к ягодицам. Она вкладывала в эти движения все старание и всю нежность, на которые была способна. Ришар опустил голову, и она знала, что он плачет. «Я закончу сама, если вы не против», – сказала она медсестре. Та хотела что-то ответить, но передумала, заметив, что Ришар тихо всхлипывает. Адель села на кровать. Взяла руку Ришара, потерла ее, задержалась на длинных пальцах. Она не знала, что сказать. Ей никогда не приходилось ухаживать за мужем, и эта роль обескураживала и удручала ее. Разбитое или здоровое, тело Ришара ничего для нее не значило. Оно не вызывало в ней никаких эмоций.

К счастью, ее ждал Ксавье.

– Я вижу, как ты расстроена, – вдруг прошептал Ришар. – Мне жаль, что я так замкнулся в себе и так груб с тобой. Я знаю, что для тебя все это тоже очень тяжело, я сам на себя зол. Адель, я видел собственную смерть. Я так хотел спать, у меня слипались глаза, и тут я потерял управление скутером. Все произошло очень медленно, я все видел: и машину, которая ехала мне навстречу, и уличный фонарь справа. Меня протащило несколько метров, казалось, это никогда не кончится. Я думал, это конец, я так тут и подохну, и все из-за лишнего дежурства. У меня глаза открылись. Сегодня утром я написал заведующему отделением письмо с заявлением об увольнении. Я ухожу из больницы, с меня хватит. Я сделал предложение о покупке дома и планирую подписать соглашение с клиникой в Лизье. Тебе надо будет предупредить там, в газете. Не жди до последнего, жаль было бы расставаться на плохой ноте. Мы все начнем сначала, любимая. В конце концов, в этой аварии есть не только плохое.

Он поднял на нее покрасневшие глаза, улыбнулся, и Адель увидела того старика, с которым ей предстоит доживать свой век. Это серьезное лицо, желтая кожа, сухие губы – вот ее будущее.

– Я позову санитарку, она сможет закончить без меня. Главное, чтобы тебе было хорошо. Не думай обо всем этом, отдыхай. Поговорим завтра.

Она яростно выжала рукавицу, положила ее на тумбочку и вышла, помахав ему на прощание.

Оно резко разбудило ее. Она едва успела осознать, что она голая, что ей холодно и что она заснула носом в переполненной пепельнице. Оно сотрясало ей грудь и выворачивало внутренности. Она попыталась закрыть глаза, перевернуться на другой бок, умоляла сон поглотить ее, вырвать из этого кошмара. Не открывая глаз, она зарылась в постель, ходившую под ней ходуном. Язык свело так, что она взвыла от боли. В мозгу мелькали зеленоватые вспышки. Сердце билось все быстрее. Тошнота раздирала ей живот. Шею дергало, желудок скрутило, он как будто разверзся, прежде чем извергнуться. Она попыталась приподнять ноги, чтобы кровь прилила к мозгу. Сил не было. На четвереньках она еле успела доползти до туалета. Сунула голову в унитаз, и ее вырвало серой кислой жидкостью. Жесточайшие позывы рвоты выворачивали ее наизнанку, она блевала ртом, носом, она чувствовала, что умирает. Думала, что это прекратилось, – но потом оно начиналось снова. Рвота сопровождалась судорожными движениями, она выгибалась, как серпантин, и падала без сил.