«Какая она? Наверное, красивая, яркая… Почему-то я вижу ее рыжеволосой, с большим бюстом и алой помадой на губах. Наверное, потому, что ничего не может быть ярче и сексапильнее… Как меня Вацлав с Владом обозвали? Холодной рыбой, не сексуальной и не страстной? Что ж, они, наверное, правы. Я такая и есть. Живу, будто в болоте… Вся моя жизнь – этакий затянувшийся пасмурный день, когда с неба сыплется даже не дождь, а… а какая-то шняга…»

Ефросинья открыла глаза и взяла чистый лист бумаги. Перед ее глазами возникло трогательное и располагающее лицо попутчицы с широко распахнутыми глазами. Только сейчас Фрося во всех его чертах видела подвох и подлог, а когда зашла в купе поезда, наоборот, порадовалась удачному соседству. Ее рука начала рисовать портрет Тани, следуя за воображением, словно с натуры, а вот сознание снова отключилось. То есть переключилось на Владислава.

«Бежать мне отсюда надо… Ой, бежать! Надо же было нарваться на него… Стоп. А, собственно говоря, как все получилось? Я же сюда попала, чтобы передать бумаги по просьбе отца. Вот оно что! Если Влад познакомился со своей будущей женой у него в лаборатории, значит, папа знал, на ком его любимый ученик женился и куда уехал. Мы с ним никогда об этом не говорили. Видимо, отец щадил меня, понимал, что мне следует забыть о Владе, не напоминал о нем. И вдруг сам же попросил меня сюда поехать. Зачем? Как он мог так жестоко поступить? Мы тогда поговорили о моей несчастной личной жизни, о том, что единственный человек, кого я любила в жизни, это Владислав. И буквально послал меня поехать к нему, посмотреть, как шикарно он живет, на его жену, детей… услышать, что я не сексуальная… Браво! Спасибо большое! Не ожидала такого от отца. Надо как можно скорее уезжать отсюда и забыть встречу с Владом как страшный сон. Пусть живет дальше счастливо и беззаботно, а я уж как-нибудь…»

Продолжая размышлять, Ефросинья закончила портрет Тани и, взяв новый лист бумаги, вызвала в памяти образ Игоря. Она уже делала последние штрихи, когда в кабинет вернулся Владислав, неся чашку с кофе.

– Принес вот…

– Спасибо. Что же прислугу не прислал?

– Соскучился.

– А я вот не очень, – огрызнулась Фрося.

Владислав обошел стол и посмотрел на ее наброски. Рисовала Ефросинья очень хорошо, почти профессионально. И даже иногда думала, что если бы не выбрала специальность переводчика, то вполне могла бы стать неплохим художником. Сейчас на портретах молодоженов-мошенников она по памяти воссоздала каждую черточку их лиц, каждую неровность и морщинку, даже смуглость кожи, загар наметила тенями. Получилось не хуже фотографии.

– Ого! Айвазовский отдыхает, – оценил Влад.

– Айвазовский писал морские пейзажи, – фыркнула Фрося.

– Я имел в виду детальность прорисовки. Думаю, что Вацлав возьмет свои слова обратно, когда увидит твою работу. Милые ребята…

– Да уж.

– Плечи у девушки широкие, а сама худенькая… Фигура гимнастки.

– Ты так считаешь? – Ефросинья посмотрела на свой рисунок и в самом деле заметила то, что сразу бросилось в глаза Владиславу. Чем он и отличался от нее, так это абсолютно логическим мышлением.

– У парня тоже очень спортивный вид.

– Хм, и правда…

– Ты так растерялась, словно поняла это только сейчас, – покосился на нее Влад.

Фросе от его близости стало не хватать воздуха.

– Я их не разглядывала, просто запомнила, это разные вещи.

– Лицо его ты как-то интересно затенила. Вокруг глаз кожа очень светлая, а в остальных местах темная… Забыла затемнить? – спросил Владислав. И сразу добавил: – У него глаза словно светятся, появился такой эффект.

И снова Ефросинья с удивлением уставилась на свой рисунок.

– Не знаю, но он вот такой и был. Очень похож. Глупо, да?

– Не знаю, я их не видел.

– Ладно, – отстранилась Ефросинья, – пойдем, как ты сказал, порадуем Вацлава моими «фотороботами».

– Радовать пока некого, – усмехнулся Влад. И, встретив непонимающий взгляд Ефросиньи, пояснил: – Он после того, как ты удалилась, сильно налег на горячительное и в результате заснул лицом в салате.

– О нет!

– Боюсь, что да…

– А ведь лучше бы было расследовать по горячим следам! – ахнула Фрося, нервно крутя в руках карандаш.

Влад только плечами пожал.

– Мой друг очень хороший человек, но натура увлекающаяся.

– А зачем ты выставил свой коньяк, который он так любит? – упрекнула Ефросинья.

– Если бы я не пообещал ему коньяк, Вацлав вообще бы не приехал. А у тебя во всем я виноват? – уточнил Влад.

– Во всех смертных грехах! – подтвердила Фрося.

– Ну нет, все грехи я на себя не возьму, – покачал головой Светлов. – Даже для такого монстра, как я, это перебор.

Девушка встала с кресла, выскользнув из-под его руки, и нарочито громко зевнула.

– Передашь ему мои рисунки, как проснется. Или когда очнется…

– Сама передашь.

– Я ухожу, ты увидишь его первым, – отвела глаза Фрося.

– И куда же ты уходишь?

– Какая разница? Не у тебя же мне жить! – резко ответила она.

– Фрося, я серьезно! – взял ее за плечи Владислав. – Как я понял, у тебя нет денег?

– Нет.

– Значит, в гостиницу ты не устроишься. А еще у тебя нет паспорта, документов, так?

– Так.

– Значит, и назад ты уехать пока не можешь. Ну и куда ты собралась?

– Куда глаза глядят! Пойду в парк, на улицу, куда угодно, только чтобы не быть рядом с тобой. Есть места для попавших в беду людей! Ты не переживай за меня, я не пропаду. Обращусь в полицию, ведь наверняка в городе имеются какие-нибудь приюты для бездомных. На худой конец, устроюсь на ступеньках посольства.

– Посольство находится в Варшаве, а туда без денег ты не доедешь.

– Пешком дойду! Дай мне карту! – вдруг выпалила Ефросинья.

Светлов рассмеялся.

– Может, лучше навигатор?

– Может, и его…

– А мешок с хлебом и водой снарядить с собой? – продолжал участливо спрашивать Владислав.

– Обойдусь подножным кормом, – буркнула Фрося.

– Я никуда тебя не отпущу, – совершенно спокойно возразил мужчина.

– Не боишься, что я буду кричать?

– Кричи, если хочешь.

– А вдруг жена услышит?

– Не услышит…

– Да ну тебя!

Фрося решительно направилась к двери, но хозяин дома преградил ей дорогу. Нос девушки уткнулся в его тренированный торс. И вся ее решительность внезапно куда-то делась.