Всю неделю я с ужасом ожидала следующего вторника, но, когда Билл подъехал к дому викария, чтобы забрать меня, села в машину. К моему удивлению, он просто отвез меня домой. Потом они с мамой пили кофе в кухне, и все было спокойно. Я вздохнула с облегчением и стала убеждать себя, что все самое худшее позади. Я надеялась, что дядя Билл оставит меня в покое. Надежды и мечты – мой конек.

Спустя еще неделю я уже не так боялась, когда забиралась на переднее сиденье «остина» дяди Билла. Он сказал, что нужно заправиться, развернул машину, и мы поехали не к моему дому, а в противоположном направлении, на заправку. По дороге Билл расспрашивал меня про занятия. Залив полный бак бензина, он повернул обратно. Было уже темно. Я не очень хорошо ориентируюсь на местности, поэтому далеко не сразу поняла, что едем мы совсем не домой.

– Где мы? – спросила я тихо.

Билл не ответил, а спустя несколько секунд съехал с дороги в поле. Вокруг было так темно, что хоть глаз выколи, и мне стало очень страшно. Я отодвинулась на самый край сиденья, прижалась к дверце.

– Кэсси, ты для меня важнее всех в мире, – сказал Билл и придвинулся ко мне. В те времена водитель и пассажир располагались на одном длинном кожаном сиденье, ручного тормоза и рычага переключения скоростей еще не было.

Сердце бешено колотилось у меня в груди, но из-за испуга я не могла произнести ни слова.

– Я так люблю тебя, Кэсси, – продолжал Билл. – Ты ведь знаешь об этом?

Теперь я уже знала, что у него за «любовь», не нужна она мне!

– Я просто хочу доказать тебе свои чувства, – сказал он, сжал меня в объятиях и стал покрывать мое лицо слюнявыми поцелуями. От него пахло виски. Мама наливала ему стаканчик почти каждый раз, когда он заходил к нам. Я навсегда возненавидела этот запах.

Тут я, снова обретя дар речи, проговорила:

– Мне надо домой. Мама будет волноваться.

Но сама в это не верила. Матери и в голову не придет беспокоиться: она знает, что я с Биллом, и уверена, будто он любит меня.

Дядя Билл не обратил на мои слова никакого внимания. Он весь горел, струи пота катились по его телу. Он повалил меня на кожаное сиденье и начал рвать мои трусики.

Я хотела закричать, но крик застрял в горле. Да и кто услышал бы меня поздно вечером в чистом поле?

Потом Билл схватил мою руку и сунул себе между ног.

– Ну же, потрогай меня, – сказал он нетерпеливо сиплым голосом. – Тебе ведь нравится, я знаю. Давай сделай дяде приятно.

Потом расстегнул штаны и взгромоздился на меня. Его мерзкая «любовная игрушка» коснулась моего тела: я чувствовала, как она подрагивает. Мною овладело отвращение.

В отчаянии я стала из всех сил сопротивляться, но он придавил меня своей массой.

– Я хочу домой. Пожалуйста, отвези меня домой, – плакала я, но Билл не слушал.

Он тяжело задышал, щупая меня между ног, и стал пихать мне туда свою гадкую плоть. Мои слезы его ничуть не трогали. Внезапно я почувствовала жгучую, нестерпимую боль в низу живота. Я не могла понять, что происходит. Страшно рыча, Билл начать двигать тазом взад-вперед, загоняя свой половой орган мне между ног, я чувствовала его внутри себя.

Я не могла сдержать криков. Было ужасно больно. Я думала, что умру. Никогда раньше я не испытывала ничего подобного и была готова умереть, лишь бы только не чувствовать больше эту невыносимую боль. Прошла вечность, прежде чем дядя Билл издал последний стон и рухнул на меня.

Я лежала под ним, неестественно вывернув шею. Между ног очень болело. Я не знала, как называется то, что только что произошло. Неужели все взрослые этим занимаются? Это и есть их «любовь»?

Спустя некоторое время дядя Билл встал и застегнул штаны. Я не могла смотреть на него. Я была морально и физически истощена. Болел живот, между ног все горело. То, что он со мной сделал, – это не любовь. А если и любовь, то мне такой любви не надо. В церкви нас учили ненавидеть грех, но я всей душой ненавидела человека, который так со мной поступил, а он, как ни в чем не бывало, причесывался, глядя в зеркало заднего вида, и напевал что-то себе под нос.

Билл завел машину и повез меня домой, продолжая напевать. Ему все произошедшее доставило большое удовольствие. Я же, как в тумане, кое-как привела себя в порядок и уткнулась в окно. Мы проезжали мимо уютных домиков с горящими окнами. Как мне хотелось жить в одном из них! Где угодно, лишь бы подальше от матери, которая меня ненавидит и с легкой душой доверяет этому подлецу.

Подъехав к дому, дядя Билл повернулся ко мне, своей маленькой жертве, и улыбнулся. Вскоре я возненавидела эту лживую улыбку, но не перестала ее бояться.

– Нельзя никому рассказывать о том, что произошло, – сказал он, – потому что тебе все равно никто не поверит. – Он погладил меня по колену. – Мы с твоей мамой старые друзья. Она не поверила тебе в первый раз, не поверит и сейчас. Ты ведь помнишь, как она тогда рассердилась… – Он сделал паузу, чтобы я как следует осознала угрозу; он отлично знал, что мать не поверит ни единому моему слову. – Так что пусть это останется нашей маленькой тайной. Договорились? А теперь беги домой. Спокойной ночи, Кэсси.

Выйдя из машины, я заметила, что мама наблюдает за нами из окна. Билл весело помахал ей, прежде чем уехать. Я зашла в дом, дрожащим голосом сказала маме, что устала и хочу спать, и побежала на второй этаж в ванную комнату. Когда я закрыла за собой дверь, силы покинули меня, и я как подкошенная рухнула на пол. Меня всю трясло.

Полежав так немного, я включила воду и стала раздеваться. Между ног по-прежнему болело. Я сняла трусики и с ужасом обнаружила, что они все в крови. Что же все-таки произошло? Мне хотелось скорее смыть с себя всю грязь этого кошмара. Я с остервенением терла истерзанное тело и тихо плакала. В чем моя вина? За что я так наказана? Почему Бог не защищает меня?

Вымывшись и отстирав кровь с белья, я побежала в свою комнату и сразу легла в кровать. Закутавшись в одеяло, постаралась уснуть, но тревожные мысли гнали сон прочь. Едва закрывала глаза, как вновь чувствовала горячее дыхание на лице и потное тело, навалившееся на меня. Мне хотелось кричать, но я сдерживалась; хотелось побежать к кому-то, кто обнял бы меня и упокоил я, но не могла. Я затряслась в рыданиях и почувствовала себя еще более одинокой. Старших сестер, с которыми я делила комнату, в тот вечер не было дома. У Элен появился парень, и она часто ходила на свидания, а Роузи работала в вечернюю смену. Но даже если бы они были рядом, я все равно не смогла бы им ничего рассказать. Я никому не могла ничего рассказать, из страха, что мне не поверят.

Только верный пес Бобби почувствовал, как мне плохо, подбежал и лизнул мне руку. Я помогла ему забраться ко мне в постель и обняла его. Я молила Бога, чтобы он помог мне уснуть, чтобы картины ужасного вечера перестали преследовать меня. Я хотела забыться, а наутро обнаружить, что пережитое прошлым вечером было просто страшным сном, – я молила Бога об этом. В конце концов, изможденная, я уснула.