Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только…
Блядь, всматриваюсь. И моргаю снова и снова.
Вроде ясно же тогда девушку видел.
Длинные локоны, до самых щиколоток. Вьющиеся. Сверкающие, как крыло ворона на солнце.
Губы сочные. Сладкие. Вкусные. Такие, что, кажется, прикоснешься к ним и оживешь.
Жизнь в ней видел. И свечение это. Что за ангельское принял.
Но теперь она совсем другая.
И волосы короче. И блеска того нет. И губы, хоть и красивые. Ровные. Но не такие манящие. Не такие, как те. Те были, словно оазис для путника в пустыне. А эти… Просто обычные губы.
И свечения никакого нет.
И глаз бездонных, глубоких.
Наоборот. Хитринка в этих глазах. Лукавство. И сами они меньше.
Будто картинка смазанная и не та.
Не противная и не страшная. Но…
Совсе не та, что я перед собой видел.
— Это ты открыла мне дверь? Ты спасла?
Трясу головой.
Ни хрена не понимаю!
Мало мне память потерять, так еще и глюки такие!
— Ты совсем неживым тогда казался. Словно демон, что вышел из пустыни. Постучал в дверь и рухнул прямо на пол. Это вообще чудо. Как ты дошел? Там же могильник! Туда бандиты сваливают тех, кого обрекли на страшную смерть! Оттуда никто и никогда еще не выбирался! Даже не думала, что мы тебя спасем. Но… Ты выжил!
Ее глаза горят странным блеском.
Восхищения? Или какого-то дикого благоговения?
Голову запрокинула.
Губы облизывает.
Странная привычка. Плебейская.
Но кто я такой, чтобы осуждать?
Она мне жизнь спасла. Без этого оазиса, что оказался реальностью, точно бы подох!
— Как тебе удалось? Как?
Шепчет с восторгом, а у меня перед глазами снова мутнеет.
— Ладно. Ты слишком слаб сейчас, чтобы говорить. Тебе рано подниматься. Рано! Давай. Обопрись на меня. Помогу тебе вернуться в постель.
Даже хмыкаю, хоть почти валюсь на пол.
Эта малявка всерьез предлагает на нее опереться? Смешно!
— Отойди лучше, — хриплю сквозь сжатые челюсти.
Отшвырнул бы, но ведь жизнь мне спасла!
Но еще немного и чувствую, что рухну.
Не реагирует. Не уходит. Так и продолжает стоять, обхватив меня обеими руками.
— Отойди говорю, — уже рычу.
Но эта пигалица будто и не слышит. Ни разу не боится.
Не понимает, что ли, что раздавлю сейчас и костей не останется, если свалюсь?
Не отшатывается с каких-то херов, рожу мою видя.
Я бы сам на хрен отшатнулся! А она нет. В лицо мне еще заглядывает. Так почему-то радостно. Блаженная, что ли? Ну да. С таким-то папашей и в пустыне жить, да еще и рядом с могильником, немудрено с катушек слететь. Крышануться. Девочка же совсем. Психика явно слетела.
— Уйди, — уже иду, тяжело опираясь обеими руками о стены.
Но не отстает.
Так и держит руками. Реально, что ли, думает, что удержит?
Дорога с ней оказывается в три раза дольше, чем сюда.
Но мне удается так пройти, еще и девчонку почти тянуть на себе. Блядь. Такая мелочь. А на грани подвига.
— Ложись. Вот так, — поднимает мне ноги, когда я таки валюсь на постель. Укладывает их на простынь.
Нежно. Бережно. Странная девчонка.
— Нельзя тебе вставать. Нагрузки еще рано. Даже доктор сказал. И посмотри, что натворил! Раны опять открылись. Лежи. Лежи. Сейчас оботру. Мазь и повязки наложу снова. Больно будет.
Ухмыльнулся бы, но нет на это сил. Да и оскалом своим страшным девчонку пугать не хочется.
А она и правда обтирает.
Мягкой губкой и мягкими руками. Осторожно. Бережно что-то втирает. А я и повязок не заметил. Рассмотреть надо будет, что там еще, кроме будто раздробленных костей и вырванных мышц по ощущениям!
Приговаривает что-то. Даже дует. Смешно.
— Давно я здесь?
— Три дня пока. Доктор сказал, еще неделю как минимум тебе лежать надо. Но ты выживешь. Я верю. Если через тот ад перешел, то уже страшнее не будет. Если оттуда вышел, то и выкарабкаешься. От всего выкарабкаешься. Ты только лежи. Дай себе отдых. А я тебе отвар новый принесу. Он всех на ноги ставит. И ты встанешь. Только не сейчас. Еще пока не время.
Блядь.
Эти прикосновения, такие нежные, расслабляют.
А мне нельзя. Нельзя расслабляться. Расслабиться означает сдохнуть. Мне сила нужна. Ярость.
А она убаюкивает. Касаниями этими нежными. Голосом странным, певучим. Будто каждое слово выпевает.
И я проваливаюсь в муторный сон. Чувствуя, как тело превращается в мягкое желе.
И так снова. Снова и снова.
Сияние и открытая дверь.
А за ней красавица с удивительными глазами. Вот в них бы провалился. В них бы навечно остался бы.
И волосы ее струятся и переливаются в этом теплом свете.
И будто руки ко мне тянет, а в глазах мое отражение.
И я будто знаю. Чтобы не сдохнуть, мне надо к ней. Надо этот порог переступить. И дверь за собой захлопнуть.
И тянусь.
Изо всех сил тянусь.
Но сила какая-то дикая. Мощная. Ударом, как ураганом отшвыривает. Не пускает. Лупит наотмашь.
А я валюсь. Поднимаюсь и снова пытаюсь эту силу перебороть. Тянусь к ней, отчаянно что-то ору так, что раздирает барабанные перепонки.
Но не могу. Не могу дотянуться.
А дверь захлопывается, и наступает темнота. Снова проклятая темнота, что хуже палящего солнца. И ледяной холод, от которого кости замерзают в лед.
* * *
— Еще пара дней и он, думаю, будет ходить.
Сомневаюсь я в том, что этот шарлатан и правда доктор.
Уж слишком неуверенно, а, может, перепуганно или жадно, бегают его маленькие глазки.
Таким доверять нельзя.
Нормальный человек смотрит открыто.
— Какие пару дней? Ты сдурел? Совсем с ума сошел? Через пару дней он не ходить! Он уже драться должен! Через три дня у меня бой! Уже билеты проданы! И ставки идут полным ходом!
— Анхель. Я сказал. Ходить сможет через пару дней. И то. Если чудо случится. Вообще, как другу тебе скажу. Он в принципе жить не должен. Не может! Не выживают люди после такого! Понимаешь! Люди! Не выживают!
— Ой, я тебя умоляю. Сколько там того могильника? Ну, если не торопясь, то дней пять идти. А бодрым шагом, так и всего три. Это слабаки не выживают. Идиоты. Или им руки и ноги связывают. Или такими покалеченными туда скидывают. Что те уже подняться не могут. А этот так. Прошелся. Его и не били. Сам же говоришь, что ни одной переломанной кости. Ну, припекло его немного солнцем. Хрень какая. Кого из нас не припекало в этой чертовой пустыне? Каждый хоть раз, а заблудился в этих гребаных песках!