К слову, во всех деревенских и городских домах, до сего момента виденных Олегом, окна были точно такими же. Он даже помнил, что они назывались «волоковые».

Самый большой из срубов-ларьков был на глаз два на два метра. Двускатные крыши продолжались навесами, под которыми стояли столы-прилавки. За ними прохаживались купцы, поправляя и перекладывая товар. Как догадывался Горчаков, на этой площади в основном торговали прямо с саней.

«А сегодня день, видать, не базарный, – решил Олег, – в связи с тяжелой международной обстановкой.

Он видел, что большая часть лавок была закрыта, а саней стояло всего пятеро. Около них притопывали на морозе продавцы. Горчаков заподозрил, что и они скоро смоются, ибо покупателей было негусто: две женщины и трое мужчин.

Оглядев площадь, Олег бодро направился к торговым рядам, ему надо было разменять деньги. «Жаль, нельзя было Неждана с собой на рынок взять, – подумал Горчаков, – я ж отсюда сразу по делам». В торговые ряды он зашел по двум причинам. Во-первых, оказалось, что на Руси нет менял, как в Западной Европе. Чтобы отдать товарищам долг за шубу, шапку и рукавицы, Олегу надо было что-то купить и получить сдачу, «купюры» у него были только крупные. Ну а во-вторых, ему действительно было кое-что нужно. Не хотел Горчаков лезть в драку в парадном комплекте. «Вдруг саблей ненароком зацепят, я что, зря столько возился?» – думал он.

Его спортивный и парадный мечи отличались лишь тем, что один был острым как бритва и ювелирно украшенным, а другой – скромным и тупым. Размеры и форма лезвия были одинаковыми. К спортивному мечу и ножны имелись, но без пояса. Поэтому Олег искал лавку скорняка, чтобы купить простой кожаный ремень, поясную сумку и кошель. «А куда деваться, – вздохнул Горчаков, – кредитка моя здесь не работает, придется полкило серебра на поясе таскать».

Олегу повезло, и лавка торговца местной кожгалантереей попалась ему почти сразу. Горчаков приобрел в ней все что хотел и засыпал в новый замшевый кошель пригоршню мелочи.

– Ну что? – спросил он себя, отойдя в сторонку. – Пора заняться тем, что правильному «попаданцу» делать полагается? То есть идти к здешним правителям и советовать, как надо с монголами воевать. О-хо-хо, – завздыхал Олег, – а уж как князья-то меня ждут с планом по спасению Родины – боязно даже и представить. У них, поди, настроение форс-мажорное, хочется, по русскому обычаю, душу облегчить. Например, послать кого-нибудь далеко-далеко. И тут я со своими советами буду очень кстати!

Горчаков потоптался на месте, собираясь с духом, потом махнул рукой и решительно зашагал в сторону княжеской резиденции.

– Пахом! – крикнула Дарена, высунувшись из дверей поварни. – Дык ты пришлешь кого-нито гусей резать?

Княжеский дворский набрал полную грудь воздуха, собираясь отругать глупую бабу. Потом шумно выдохнул и раздраженно сплюнул. С остатками язычества бороться было бесполезно. С этим и церковь не справлялась. «Куда уж мне преуспеть?» – подумал он. Здесь, в дремучих приокских лесах, народ и требы всякой бесовской нечисти творил, и разное другое. По одному из древних поверий, птица, забитая женской рукой, считалась нечистой.

Пахом огляделся, выискивая, кого бы послать с бабами в птичник, и увидел идущего от свинарника сутулого мужика с длинным ножом на поясе.

– Всемил, ты кабанчиков уже заколол? – обрадовался дворский. – Сходи тогда с поварихами, гусей порежь.

– Какое там заколол! – махнул рукой мужик. – Их же надоть соломой осмолить, а опосля сразу мыть и скоблить. А воды горячей нет!

– Как так нет! – взвился княжеский управитель. – Дарена!

– А че сразу Дарена? Не-е-е, Пахом, – покачала головой старшая повариха, – кипяток нам самим нужен. Щас гусей да кур щипать будем. А их же сперва ошпарить надоть.

Пахом приосанился, в такие минуты он чувствовал себя как воевода на брани. За то и любил свою службу. «Раз отец наш, Роман Ингваревич, повелел, чтобы после обедни все к пиру было готово, значит, так оно и будет! Если потребуется, то я всех слуг загоняю и сам костьми лягу, но волю княжью выполню», – гордо подумал дворский.

– Стало быть, так! – Пахом сурово сдвинул брови и ткнул подошедшего Всемила пальцем в грудь. – Бери своих помощников, и ступайте в пекарню. Там караваи только что вынули, и печи еще горячие. Ставьте туда горшки. Вам кипяток без надобности. Вам и теплая водица очень даже сгодится.

Роман Ингваревич, князь коломенский, нынче пребывал в приподнятом настроении. Беспросветная тоска, сжимавшая душу все последние дни, разжала холодные пальцы. Грозные тучи раздвинулись, и между ними блеснул лучик надежды. Он уже готовил город к осаде, считая ее неизбежной, а сегодня к Коломне подошли владимирцы и суздальцы в силах тяжких. Всеволод Юрьевич и Еремей Глебович привели девять тысяч пятьсот тридцать три воина. Еще с ними пришло девятьсот шестьдесят семь новгородцев. «С такой ратью можно с татарами силами померяться», – думал Роман. Одно только его смущало.

– Ведомо ли тебе, сколько войска у царя Батыя? – спросил Всеволод.

Коломенский князь взял со стола кубок со светлым медом, пригубил и поставил обратно.

– А как его счесть? – пожал он плечами.

– Нешто сам не знаешь? – удивился Еремей Глебович.

Был он дороден и уже в летах, в его черной бороде серебрилась седина, но воевода по-прежнему крепко сидел в седле. Пятнадцать лет Еремей Глебович водил владимирские полки. Ходил воевода и на булгар, и на мордву, и на немцев.

– Пленника надо было взять и расспросить, – заметил с покровительственной усмешкой Всеволод Юрьевич.

Старшему сыну великого князя владимирского на днях исполнилось двадцать шесть лет, а выглядел он еще моложе. Светло-русые волосы, голубые глаза, лицо румяное. Ни бороды, ни усов Всеволод не носил.

«Прямо красна девица, – подумал Роман Ингваревич, – молоко на губах не обсохло, а туда же, учить вздумал!»

Сам он в этом году вошел в возраст Христа. Князь коломенский был из тех, кого на Руси называли «муж битвы и совета». Роман был ростом высок, широк в плечах, с могучей грудью – настоящий русский богатырь! В битву он шел впереди своей дружины, стремясь первым преломить копье. Умом тоже был не обделен. Коломенцы любили своего князя за справедливость и за внимание к нуждам народным.

– А ты что, Всеволод, язык татарский знаешь? – спросил Роман, поглаживая черные густые усы, опускавшиеся до бритых скул. – Я вот, к примеру, нет. И в дружине моей никто сего языка не ведает. Так за каким лешим мне пленника ловить? Как я с ним толковать буду?

– А чего ж ты тогда с дядей и братом татарам навстречу-то вышел, сил супротивника не ведаше? – развел руками Всеволод Юрьевич. – Выходит, сунулись вы, не зная броду? И по дурости своей положили в степи все городовые полки: рязанский, муромский, пронский, коломенский и другие. Кто теперь без воев обученных города защищать будет? Смерды? Бабы с детишками?