С этим надо было что-то делать. У Горчакова даже спичек не имелось, чтобы костер развести.

«Ночь на морозе без огня я просто не протяну», – пришла неприятная мысль. Олег крепче вцепился в ручки волокуши, наклонился вперед и перешел на максимальный темп, который можно было держать, не переходя на бег. Через пару километров ему стало жарко, а впереди он заметил поднимавшийся над лесом дым, затем услышал отдаленное лошадиное ржание и какой-то стук. «Кажется, там деревья рубят», – подумал Горчаков.

Местность вокруг была холмистой. Поднявшись на очередной взгорок, Олег остановился. Впереди сжимавший дорогу лес расступался, образуя широкую и длинную прогалину. На ней горело множество костров, вокруг которых грелись люди, стояли распряженные сани, рядом с ними переступали ногами кони. В морозном воздухе клубились дым и пар.

Горчаков снял с «Тигра» оптический прицел. Расстояние было небольшим, и восьмикратная оптика позволяла рассмотреть многие детали.

– Вроде русские, – заключил он, опуская прибор.

Вид костров напомнил о холоде. Олег пошевелил пальцами на ногах, проверяя, не отморозил ли он их. Второй раз за сегодняшний день злодейка судьба не оставляла ему выбора. Горчаков обреченно вздохнул и снова впрягся в волокушу.

Пока он шел к лагерю, никто не обращал на него особого внимания: ну бредет мужик по дороге, тащит что-то – эка невидаль! Теперь, когда Горчаков оказался совсем близко, на него поглядывали с интересом, но бросаться навстречу с расспросами никто не спешил.

Олег догадывался, что любопытство возбуждает его черная куртка на молнии. Сидящие и стоящие вокруг костров мужчины были одеты в нагольные и крытые разноцветными тканями шубы. На головах они носили низкие шапки в виде полусферы с меховой опушкой, на поясах у всех имелись длинные ножи и кожаные сумки.

Лапотников Горчаков не заметил, ратники были обуты в желтые или темно-коричневые сапоги. Бороды носили немногие, а вот усы – почти все. «Видно, здесь мода такая», – подумал Олег.

Он прошел мимо саней, в которых увидел мешки, узлы, а среди них копья и большие миндалевидные щиты.

Первым на пути Горчакова оказался костер, над которым стояла железная тренога с цепью и крюком. На нем висел котел. Один мужчина, стоя рядом, помешивал длинной деревянной поварешкой булькающее варево. Еще девять сидели вокруг огня на охапках еловых веток. Один из воинов с усищами как у Буденного что-то увлеченно рассказывал, но когда Горчаков приблизился, он замолчал и выжидающе уставился на пришельца. Его товарищи тоже.

– Гой еси, мужи православные, – поприветствовал Олег ратников, не опуская волокуши. – Дозвольте у огня обогреться, – он кивком указал на другой костер, горевший шагах в шести от первого. Вокруг него людей не было. Да и разложен костер был как-то странно: поперек толстых веток лежали настоящие бревна. «Быка они, что ли, зажарить собрались?» – удивился Горчаков, которому это кострище напомнило гигантский мангал.

– Такоже и ти, – ответил на приветствие пожилой воин с картинными усами.

Остальные ограничились кивками. На просьбу обогреться никто ничего не ответил. То ли мужики попались неразговорчивые, то ли просто не поняли Олега. «Молчание – знак согласия», – решил он и «проехал» мимо.

Добравшись до костра, Горчаков протянул руки к огню и даже зажмурился от удовольствия. «Блин! Как хорошо! – подумал он, впитывая тепло. – И как же мало порой надо человеку для счастья».

Олег открыл глаза и покосился на ратников, к которым намеренно стал боком. Но те, вопреки ожиданиям, на него не смотрели. Усатый «родственник» Семена Михайловича вернулся к прерванной появлением странного чужака истории. Горчаков навострил уши.

– Оставили мя были людье, да остать дани исправити было имъ досени, а по первому пути послати и отъбыти прочее, – ратник печально вздохнул и покачал головой. – И заславъ, Захарья въ вере уроклъ: «Не даите Саве ни одиного песця хотя на нихъ емати. Самъ въ томь». А въ томь ми ся не исправилъ въ борзе, – развел руками рассказчик.

Горчаков знал древнерусский примерно как режиссер Якин из фильма про Иван Васильевича: «Паки… паки… иже херувимы. Простите, ваше сиятельство, языками не владею».

Поэтому он ни фига не понял. Зато все остальные стали сочувствовать усатому мужику и дружно ругать какого-то Захарью. О нелицеприятности характеристик Олег догадался, услышав вполне современный мат, попутно подивившись древности некоторых выражений.

«Ладно, я согрелся, что дальше? – размышлял Горчаков. – Развернуться и уйти в морозную ночь, которая вот-вот наступит?»

Он приблизился к ратникам и присел на корточки рядом с усатым. Тот вопросительно посмотрел на Олега, и остальные тоже.

– Вы идеше на рать? – спросил Горчаков, вспомнив подходящее слово.

По удивленным лицам он понял, что вопрос был глупым. Нормальный здешний человек и сам должен был об этом догадаться.

– На рать вестимо, – подтвердил пожилой вояка.

С кем рать, Олег спрашивать не стал, чтобы не выглядеть свалившимся с луны придурком. Он и без того уже испортил себе имидж.

«Да и не все ли равно с кем? – подумал он. – Если надо каких-нибудь нечестивых агарян типа половцев проучить, значит, проучим! Ну а если отряд идет «нагибать» своих же братьев – христиан из соседнего княжества, то здесь, как говорят американцы, отправляя куда-нибудь свои войска, «это бизнес, ребята, ничего личного!». Надо мне как-то определяться, – решил Горчаков. – Воинам обычно платят. По крайней мере, на довольствие меня должны бы поставить».

От висящего над огнем котла, смешиваясь с дымком, шел такой офигительный аромат, что у так и не позавтракавшего Олега рот сразу наполнился слюной.

«Ну и где тут у них отдел кадров? – завертел он головой. – Ага! Вон и командование!» – обрадовался Горчаков, когда ему на глаза попался мужик в крытой малиновым сукном шубе. Догадаться о его статусе было не сложно. Во-первых, помимо ножа, как у всех остальных ратников, у этого висел на поясе еще и прямой меч. Ну а во-вторых, воевода занимался тем же, чем в привычной Олегу армии занимались командиры. Он шел по лагерю, останавливался у костров, что-то спрашивал у гревшихся воинов, а те отвечали.

«Сюда он тоже подойдет, – подумал Горчаков, – я могу его дождаться и обратиться с просьбой, но…» Он подозревал, что здесь в воинские отряды не принимали первых встречных проходимцев, а поручиться за него было некому.

Олег понимал, что очутился в Средневековье, а здесь встречали по одежке. «Не только здесь, – поправил себя Горчаков, – но в Средние века одежда, как правило, четко отражала социальное положение».

Направляясь к лагерю с вещами, Олег как-то не подумал, что его могут просто ограбить. То ли от холода он стал плохо соображать, то ли заряженные карабины в «кузове» волокуши и мощный пистолет под курткой сыграли с ним злую шутку, сделав излишне самоуверенным. В общем, не стал он прятать свои пожитки в лесу, а теперь предстояло пойти еще дальше. Горчаков призадумался. «А, была не была! – мысленно махнул он рукой. – Уйти отсюда я по любому смогу, вещи только жалко». Положившись на удачу, он раскрыл сумку, достал и надел свой парадный рыцарский пояс с мечом и кинжалом. Потом отыскал серебряную медаль, полученную на турнире «Черного сокола», и повесил на шею прямо поверх куртки.