В техническом отношении картину морской охоты слагали мономолекулярные слои с нужными цветовыми оттенками. Это пленочное покрытие было нанесено на стену, и Эрик вполне представлял, как это сделали: струйный инжектор, разноцветная эмульсия и агрегат, копирующий первоначальное изображение малого формата. Оно являлось голографическим снимком, но, возможно, какие-то детали были дорисованы, и Эрик хотел найти след кисти, светового пера или другого инструмента, каким творят художники в любом краю Вселенной.

Сопровождая то Хурцилаву, то Шошина или Харгрейвса, он побывал в столице уже несколько раз и убедился, что у хапторов есть что-то подобное живописи. Огромные картины не висели на стенах, а были впечатаны в них, а кое-где – в потолки, тем же способом, что в здании миссии. Пейзажи местных мастеров не вдохновляли, и обычным сюжетом служил натюрморт с тушами шупримаха на вертелах и чашами с горячительным, а еще – батальные сцены, где одни рогатые бойцы разделывали под орех других. Эти битвы, как и натюрморты, не рисовали, а копировали с натуры, расставив желаемым образом реквизит и статистов и фиксируя все это на голокамеру. Статисты из пасеша подбирались так, чтобы рожа выглядела позвероватее да шишки на черепе покрупнее; этих молодцов наряжали в доспехи, располагали в нужных позах и, при необходимости, вводили в композицию книхов, местных верховых животных. Затем щелкала камера, и шедевр был готов.

В других сферах искусства дела обстояли не лучшим образом: музыка – военные марши, танцы – дикие пляски перепившихся кхашашем, оперы с балетом нет даже в зародыше. Скульптура – огромные монументы, вытесанные из камня без большого тщания, правители и полководцы, тянущие лапы вдаль, либо кенотафы в память давно почивших владык. С архитектурой еще хуже – все угловатое, прямоугольное или кубическое, низкое и плоское; редкие здания достигают трех-пяти этажей и чем-нибудь украшены, башенкой, аркой или скульптурой. Ни поэм, ни романов, ни пьес, ни иных сочинений, кроме кхаш’хаман, «кабацких баек», и скабрезных песенок для развлечения простонародья. Библиотек, театров и музеев нет в помине, зато процветают такие искусства, как схватки куршутов и что-то вроде гладиаторских боев. Охота и попойки завершали список «культурных достижений» хапторов.

Вздохнув, Эрик начал изучать сотканный сканером фрагмент. По его мысли, картина могла являть собой коллаж, выполненный на компьютере, соединение ряда снимков с нарисованными изображениями. Охотники-хапторы – безусловно статисты, их оружие, сети, суденышки – реквизит, все это заснято и наложено на голограмму моря под ярким солнцем. Но вот чудовища, зубастые твари и осьминоги – это откуда? Позировать их не заставишь – проглотят вместе с голокамерой! Проще нарисовать, и если это подтвердится, хапторы не так уж безнадежны; значит, среди мастерил-копировщиков есть такие, что могут изобразить хотя бы рыбу.

Меняя увеличение, он рассматривал фрагмент больше часа и пришел к неутешительному выводу: многорукое чудище – тоже снимок, обработанный в компьютере. В море каракатица была огромна и страшна, но беззащитна в иллюзорной реальности, где ее подставили под топор и лишили половины щупальцев. Не было сомнений, что остальные твари тоже не родились под кистью и светопером, а нырнули из голокамеры прямо в недра местного компьютера.

Выключив сканер, Эрик некоторое время сидел с тоскливым видом, разглядывая чудищ и рыболовов на картине. Затем положил на колени свой альбом и принялся изучать эскизы, наброски, отдельные рисунки, выписанные более тщательно. Неплохо, совсем неплохо! – подумалось ему. К примеру, эта картинка лесной поляны... С одной стороны – глубокая тень, что залегла в лощине, с другой – просвечивающий сквозь дымку листвы солнечный свет... Контраст весьма живописный! Или вот этот набросок морского берега, выполненный акварелью... вода так и переливается радужными бликами, а у камней играют голубоватые рыбки...

Он приободрился и решил, что надо бы заглянуть туда, где собираются местные горе-художники. Зрение хапторов почти не отличалось от человеческого, форму и цвет они воспринимали так же ясно и в той же палитре. Показать им свои рисунки, послушать, что скажут... Творческий обмен всегда пробуждает новые идеи. Взять хотя бы лоона эо – они оценили земное искусство и вывозят тоннами копии статуй, картин и архитектурных шедевров... С хапторами, разумеется, сложнее, но тоже ведь гуманоиды! Вдруг тяга к прекрасному им не чужда!

В каких краях искать местную богему, Эрик, в общем, представлял: за неимением музеев, студий и живописных салонов, эта публика собиралась в кабаках. Кабаки, или кхаш (дословно – «где пьют»), в мире хапторов играли первостепенную роль и были четко ориентированы на посетителей определенных занятий и статуса. В одних собирались тэды из Первых династий, в других – благородные пониже рангом, из Новых кланов, с боевых кораблей, служилые различных ведомств и так далее. Пасеша тоже имели свои кабаки, сообразно профессии или отсутствию оной, что было весьма удобно. Тот, кто нуждался в грузчиках или водителях, убийцах, потаскухах либо охотниках на диких куршутов, шел в нужный кхаш и нанимал специалистов.

– Вот ты где, – раздался над головой Эрика голос Абалакова. – Как продвигается культурная программа? Какие достижения?

– Никаких, – вздрогнув, пробормотал Эрик. – Достижений нет, но есть план.

– План – это хорошо, – промолвил инженер. – Планирование – залог успеха в делах и быстрого продвижения по службе. Так что там у тебя?

– В город хочу съездить, пообщаться с творцами таких художеств. – Эрик кивнул на стену с картиной. – Составишь компанию?

Петрович сдвинул панаму на затылок и наморщил лоб:

– Техника в порядке, внеплановых работ не предвидится, Марселю помощь не нужна, а начальство к Рогам укатили, к Левому и Правому... Ну, и мы поедем. Только куда?

– В кхаш, – сказал Эрик. – В один из кабаков, где собираются местные Репины и Рубенсы. Только узнать бы надо, где такое заведение.

– Узнаем. У Хрена спрошу, а ты переводи.

Хреном Петрович называл Шихерен’бауха, но только за глаза – сокращение имен считалось у хапторов оскорбительным. У капитана с Абалаковым не то чтобы дружба наметилась, но, во всяком случае, старший охраны благоволил Петровичу больше, чем другим ашинге. Правда, пить с ним больше не садился.

Шихерен’бауха они перехватили у ворот, около машины – похоже, он собирался уезжать. Однако, завидев землян, притормозил и уставился на них темными зрачками.

– Скажи, что мы рады его видеть, – велел Петрович. – Так рады, что в прямой кишке свербит и мочевой пузырь раздулся.

Эрик перевел, но с купюрами.

– Теперь скажи, что мы желаем его угостить. Хорошо угостить, прям-таки с безмерной щедростью.

– Это еще зачем?

– Ты не спрашивай, переводи, – молвил Петрович. – Я лучше знаю, как нужно общаться с гуманоидами.

Капитан выслушал, вздрогнул и потемнел лицом. Его взгляд метнулся к раскрытому проему входа, будто он ожидал, что сейчас из него полезут роботы с фляжками «Аннигиляции».