– Конечно, понимаю, уважаемый гауляйтер. Но насколько я знаю, станция Пушкинская не в вашей юрисдикции, а герра Вольфа… – Штольц многозначительно замолчал и, выдержав паузу, в которой Банный покраснел еще больше, приобретая оттенок созревшего баклажана, продолжил: – Можете успокоиться, девушка Катарина Гордеева проходит на данный момент проверку для зачисления в штат наших сотрудников. Между прочим, она выходит замуж за нашего обер-офицера. А что касается ее брата – Сергей Гордеев выполняет важное задание за пределами Рейха, содержание которого я, по понятным причинам, вам рассказать не могу. Вы удовлетворены?

– Вполне…

«Врет ведь… чувствую, что врет. Ну, ничего… я подожду. Я злой, и память у меня хорошая».

– У вас все? Может, что-нибудь еще? Может, все-таки зайдете?

– Нет, пожалуй, это все. Ситуация разрешилась. А то я волновался в связи с инцидентом в туннеле. Вы же слышали?.. Как вы думаете, может, это вояки с Полиса что-то новенькое нам преподнесли?

– Да, я в курсе. Жуткая история. Не думаю, что это Полис, но на всякий случай распорядился закрыть перегон, до выяснения обстоятельств. Вы же не против? – Штольц снова улыбнулся. Он понимал, что Банный пытается осторожно прощупать информацию, но пока действует наугад, пытаясь хоть что-нибудь зацепить в «мутной воде».

Натянутость ситуации разрядил вестовой. Появившись, словно чертик из табакерки, в открытой двери, своим «Хайль» он прервал затянувшуюся паузу. Вручив обоим офицерам пакеты, снова отдал воинское приветствие и так же молниеносно испарился. Не тратя время на формальности, Георгий Иванович первым вскрыл свой пакет и глубокомысленно произнес:

– Экстренное совещание через полчаса в рейхсканцелярии, собирает сам фюрер. Видимо, что-то экстраординарное. Полагаю, у вас то же самое?

Банный медленно вскрыл пакет. Прочтя текст, он растерянно кивнул.

– Значит, не прощаюсь, встретимся на Чеховской. – С улыбкой произнес штандартенфюрер и вышел из своего кабинета, как бы приглашая гауляйтера следовать за собой.

***

Не разобравшись в каракулях Старика, майор Иванов отметил себе на будущее посоветоваться со знающими людьми. Туннели и служебные помещения возле Полиса он и сам обошел из конца в конец, но вот к самому черту в задницу залезал все-таки не каждый кшатрий. Был определенный риск вернуться оттуда в таком вот изжеванном виде, как инструктор… А время уходило, и требовалось срочно принять какое-то решение! Рискованное… Но обстоятельства не терпели промедления. Нужен связной, с легендой, и тут варианта лучше, чем доброволец, пришедший в Рейх с печатной агиткой в руках, пока что не находилось. Кшатрии не годились… Не было под рукой сейчас и профессионального шпиона. Придется импровизировать.

Старик закончил свои уроки и покуривал на задней парте, наблюдая, как дежурные в качестве дополнительной физподготовки оттирают «доску».

– Опять явился, майор? – сверкнул глазом инструктор.

– Являются, говорят, только святые… А я к тебе, скорее, как черт за душой пришел. Молодой и невинной, желательно. А если серьезно, то срочно нужен парень с мозгами и стальными нервами. Имеется такой?

– Ну, если подумать, по сусекам поскрести… Может, найдется толковый Колобок.

– И мне это… Только парень славянской внешности годится, – уже терял терпение Иванов.

Старик присвистнул. Курсанты у доски приняли это за сигнал удвоить усердие и из последних сил заскребли кирпичные письмена на стене.

– Интересное задание вырисовывается! Ты под кого его подкладывать-то собрался? Надеюсь, хоть на вкус бабы, а не мужика подлаживаешься, как, майор?

– Тьфу! Да не в том смысле!

– Тихо ты, паникер, испорченный на всю ориентацию! Понял я тебя. В Рейх нужен парень… Так бы сразу и сказал. Литвинов! Поди-ка сюда, брат-славянин, посмотрим на тебя как следует.

Дежурный по классу подошел поближе. Иванову стало не по себе, паренек показался чем-то похожим на Юрия Гагарина, смущенно и обаятельно улыбался, поглядывая на татуировку кшатрия, видно, желая заполучить такую же со временем. Если справится… Если жив останется – обязательно, дал себе мысленно обещание майор.

– Вот прошу любить и не жаловаться: Игорь Литвинов. Русский. Вроде бы… Нервы стальные, яйца бронзовые, башка чугунная. – Парень еще больше смутился от характеристики наставника, хоть и привык к специфическому юмору. – В смысле, если уж я в нее знания вбивал с трудом, то тебе его и на задании не испортят. Хочешь на задание, Игорь? По глазам вижу, хочет…

Курсант недоверчиво взглянул на майора Иванова, догадываясь уже, что сотрудник разведуправления зачастил в школу не из пустого любопытства. И обещанное задание окажется непременно трудным! Парень снова улыбнулся, даже не сознавая, насколько это вызывает доверие. Кшатрий выругался про себя, поскольку немногих разведчиков удавалось обучить этому приему, а тут явно природный дар располагать к себе. Этот Литвинов нравился все больше и больше.

– Вот так и продолжай! – одобрительно кивнул Старик. – Улыбайся и молчи, за умного сойдешь. Или за дурачка. А что именно от тебя сейчас требуется, тебе товарищ майор объяснит.

Нет, туман не исчез, просто ему показали тот мир, в который он так стремился. Лица людей. Какие-то искаженные, звериные оскалы, но все же человеческие лица! Злобные и свирепые, но это были люди. Как будто это их внутренняя сущность, то, чего не видно, если не уметь смотреть. Четвертый рейх на марше, он привык к этой картине, но Она показала все преломленным, будто сквозь призму, он с ужасом вглядывался в эти лица-морды. Боялся обнаружить среди них себя. Боялся! Нет, забыть это слово, выбросить его из памяти, замалевать черной краской и забыть даже, как оно звучит. Всполох лилового холодного света в ответ на его мысли… Она рассержена, молнии ее гнева сверкают вокруг. Еще миг – и его лицо присоединится к этой толпе, он станет одним из них – излучающих страх и зло. Страх – негативная эмоция, Она этого не любит. Зато любит умиротворение и спокойные раздумья об отвлеченных вещах. Она успокаивается и начинает прислушиваться. Читает его. Словно довольно разглядывает со всех сторон его душу, забавляясь новой игрушкой.

Невозможно скрыться, она знает обо всем, насквозь. Неправильное слово «насквозь» – нет тела. Сквозь что? Он сам, мысли, память, кружащиеся в этом тумане комком, пытающиеся еще сохранить видимость целого, видимость личности. Можно только загнать страх в глубину этого комка, где он менее заметен, и разложить на видном месте другие воспоминания. Ей нравится перебирать яркие картинки: детство, влюбленность… Она. Любопытная. Увлекающаяся, непоследовательная… Наткнулась на смерть матери и ощетинилась множеством острых иголок, но увидев грусть, закрутила каждую в спирали наподобие поросячьего хвостика. Сочувствуя, нет… соучаствуя потере. Его эмоция стала Ее. Она учится, смакуя каждую его мысль на вкус, морщась или блаженно жмурясь, или брезгливо откидывая ее обратно в комок остальных, в этот сгусток, все еще называющий себя человеком. Человек разный, и Она понимает это. Разный – это интересно. Этот факт Ее забавляет.