– Прекрати, женщина, и объясни, что случилось? – нахмурился Ирод.

– Пощади, господин! Я не смогла выполнить твою волю, ибо молодая госпожа отказалась прийти сюда. – И рабыня вновь принялась рыдать и биться головой о мраморный пол.

Все замерли. Ирод вскочил. До сих пор никто не смел не исполнить его приказаний. Тем более когда вокруг присутствовало столько гостей. Отказавшись подчиниться, Саломея выставила его перед всеми ними на посмешище. Этого он не мог стерпеть. Зарычав, будто дикий зверь, он грохнул кулаком по столу и хрипло выкрикнул:

– Казнить эту женщину, осмелившуюся солгать мне!

Солдаты поволокли несчастную прочь.

Ирод с раздражением оттолкнул подбежавших к нему с увещеваниями друзей и нетвердой походкой направился к покоям Саломеи. Влетев к ней, он увидел, что девушка стоит спиной к нему возле распахнутого настежь окна. За окном догорал вечер и тихо шумел ветер. Ирод не видел ее лица, поэтому, подскочив, схватил ее за руку и резко развернул к себе.

– Я прикажу казнить тебя, строптивая девчонка! Ты знаешь, что происходит с человеком, осмелившимся не повиноваться мне? – прорычал он, одновременно жадно вглядываясь в обольстительное лицо.

Саломея молчала. Глаза ее невольно закрылись, как только она почувствовала на своем лице обжигающее дыхание разъяренного Ирода.

– Как ты посмела не прийти? – уже тише спросил ее Ирод заплетающимся от вина языком. Неожиданно он с силой привлек девушку к себе и крепко обнял.

– А зачем мне приходить? Я не хочу видеть твоих гостей. Они пьяны и стали бы разглядывать меня и приставать. Разве ты этого хочешь? Ответь мне… О Ирод! – говорила Саломея в паузах между пылкими поцелуями, которыми без устали одаривал ее тетрарх.

– Моя Саломея! Что ты со мной делаешь? Моя царица… Боже! Как я хочу тебя, юная и прекрасная Саломея! – неустанно повторял Ирод, путешествуя ссохшимися от жажды губами по ее пленительной шее, плечам, груди.

Разъяренный тигр утих – обезумевший от желания мужчина под воздействием девичьих чар превратился в домашнего ручного зверька…

Мир перестал существовать. Ибо их миром была мучительная жажда и неутоленная тяга. Стихли все звуки, исчез белый свет. Исчезла телесная оболочка – взамен остался сладкий плен сумасшедшей страсти, в которой оба сгорали, уносясь по принадлежащему только им Млечному Пути к далеким блистающим звездам…

Когда они очнулись, мягкий вечер, скользя последними лучами солнца, тихо опускался на Тивериаду и дворец тетрарха, успокаивая души людей, их мятежные страсти и низменные желания…

– Ты уедешь в Рим и позабудешь меня. Тебе понравится какая-нибудь красивая римлянка, и ты никогда больше не вспомнишь обо мне, – с сомнением шептала Саломея, осторожно проводя рукой по бурно вздымающейся груди тетрарха.

– Никогда! Как можно забыть тебя, моя Саломея! Я бы взял тебя с собой, чтобы ты увидела прекрасный город, но твоя мать не позволит это сделать. Не печалься! Я вернусь и буду снова любить тебя, – бормотал в ответ Ирод Антипа, крепко прижимая к своему сердцу ее молодое горячее тело, и гладил, гладил без устали атласную кожу и шелковистые черные волосы Саломеи…

Рабыня осторожно постучалась в дверь спальни Иродиады и, получив разрешение, вошла. Внутри царили полумрак и приятная прохлада. Около висящего на стене огромного зеркала в позолоченной раме горел бронзовый светильник. Его таинственные отблески выхватывали из темноты Иродиаду, которая сидела перед зеркалом с распущенными по белым плечам волосами и, приложив к груди изысканное гранатовое ожерелье, любовалась своим отражением. Не оборачиваясь на вошедшую рабыню, она не торопясь достала из ларчика очередное украшение – подаренные Иродом огромные рубиновые серьги – и вдела в уши. Глаза Иродиады восхищенно блеснули, а ярко накрашенные губы изогнулись в улыбке.

Рабыня замерла в нерешительности. Ей было страшно. То, что она собиралась рассказать своей госпоже, вряд ли обрадует ее и добавит доброго расположения духа.

– Что нужно? – буркнула Иродиада, недовольная тем, что ее отвлекают от драгоценностей.

– Я пришла тебе сказать, что… – Голос Ханы дрогнул, и она замялась, не решаясь продолжать. Иродиада гневно приподняла насурьмленную бровь и вопросительно посмотрела на нее. Тогда рабыня принялась сбивчиво рассказывать. Как только она дошла до того, что после ухода жены Ирод сразу направился в покои Саломеи и до сих пор находится там, Иродиада вскочила с места и гневно вскричала:

– Ты лжешь! По чьему приказу ты наговариваешь на мою дочь и господина? Признайся, кто заплатил тебе?

Она смотрела на Хану таким обезумевшим взглядом, что бедная девушка содрогнулась от ужаса.

– О госпожа! Пощади меня! Умоляю! Смилуйся надо мной, – заголосила несчастная и в страхе попятилась к двери.

– Этого не может быть, – хрипло пробормотала Иродиада, медленно идя за рабыней и судорожно выдергивая из ушей рубиновые серьги. Она со всей силы бросила их на пол и в бешенстве наступила на них голыми пятками. Однако не почувствовала боли. С подозрением и негодованием глядя на побелевшее лицо рабыни, Иродиада внезапно, будто разъяренный хищный зверь, набросилась на нее и приставила к ее горлу свой маленький кинжал. Несчастная Хана замерла на месте. Рабыне достаточно было одного неосторожного движения, чтобы тотчас лишиться жизни.

Светильник в этот момент, как назло, надумал погаснуть. Пламя задрожало, и в комнате стал сгущаться мрак. От этого все вокруг изменилось и приняло угрожающие и таинственные очертания. По искаженным лицам женщин лишь изредка проскальзывали отблески гаснувшего света.

– Если ты сказала мне правду, будешь жить. Если нет – я убью тебя, – мрачно и решительно проговорила Иродиада, продолжая пожирать Хану глазами. Губы несчастной девушки дрожали, ноги подгибались. Рабыня прощалась с жизнью и с трепетом ожидала последнего взмаха жестокой руки. Но то ли из-за шума за дверью, то ли еще из-за чего, но Иродиада словно опомнилась. Издав отчаянный стон, она безвольно опустила кинжал, который со звоном упал на пол.

– Налей в лампу масла, – глухо пробормотала она, неожиданно сделавшись задумчивой. Какое-то время она молча стояла, отрешенно наблюдая, как рабыня доливает в светильник оливкового масла и подкручивает фитиль. Огонь вспыхнул ярко и весело и вновь осветил середину комнаты теплым светом.

– Расскажи все, что видела и слышала, – потребовала Иродиада. Голос ее хотя и был наполнен страданием, но звучал сухо и жестко.

Рабыня упала на колени. Испуганно глядя на госпожу и путаясь в словах, она принялась торопливо повторять свой рассказ. Иродиада в это время быстро ходила из угла в угол. Кусая губы, она машинально рвала в клочья разбросанные по подушкам шелковые платки. Когда Хана закончила и в страхе выскочила из комнаты, Иродиада судорожно бросилась на ложе.

Всю ночь металась она по комнате, подобно взбесившейся тигрице, запертой в клетку. Ревность душила ее, тяжелым камнем давила на грудь, не давая покоя. Ее самолюбие было страшно оскорблено. А в душе разгоралось пламя изощренной мести. «Предатель! Я ненавижу тебя! Как мне больно! Когда ты болел, я выхаживала тебя, как ребенка. Я спасала тебя от безумия и от смерти. И за это ты отплатил мне… предательством. Нет, я не прощу тебя и отомщу! Клянусь богами!» – выкрикивала она. Ярость клокотала в ней, как раскаленная лава в жерле вулкана, не находя выхода и утоления…