Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ни курево, ни герыч так не вставляют, как прогулка по улице за руку с клевой цыпочкой, с моей Брит. Мимо проезжают парни в «Феррари-Тестаросса», проходят чуваки с рельефными кубиками пресса и стероидными банками, а я впервые в жизни ощущаю себя выше их. Мне достался приз, за который любой готов жопу порвать.
Единственное, что обламывает кайф, – то, как каждый встречный ромео чуть не принюхивается к Брит, точно собака, пытается заглянуть ей в глаза и лыбится надраенными зубами, глядя на ее титьки. Как-то едем в автобусе, устроившись на задних сиденьях; вокруг – стая ромиков. Брит обожает сидеть в кормовой части: если увидит за окном «Фольксваген», тут же бьет меня кулачком. Один здоровенный ромео становится рядом, его ширинка на уровне ее глаз. Автобус подскочил, должно быть, на кочке, и ромик трется гульфиком о плечо Брит. Та, не вынимая пальчиков изо рта, оборачивается:
– Привет, здоровяк.
Вот она у меня какая, незлобливая. Подмигнув ромику, Брит манит его влажными пальчиками. Ромео озирается по сторонам, желая убедиться, что она обращается к нему одному. Приседает; на лице у него похотливая ухмылочка. Моя девочка – наверное, желая заставить меня ревновать, – обращается к этому кобелине, глядит на него убийственно сексуальными глазками:
– Фокус показать?
Ромики оборачиваются, навострив уши. Брит запускает руку в штаны, шарит под тугой тканью облегающих тертых джинсов. В задней части салона наступает гробовая тишина. Ромео судорожно сглатывают обильные слюни: кадыки так и ходят вверх-вниз. У всех глаза навыкате и железобетонные стояки.
Молниеносно Брит выдергивает руку из штанов и кричит:
– Фокус-покус!
Раскручивает бурую фиговину на шнурке и кричит:
– Марионетка!
Это нечто вроде чайного пакетика, только больше размером. Нечто вроде булочки для хот-дога, пропитанной кетчупом.
Бритни кричит:
– Кукольный театр! Фокус-покус!
С размаху дает этой штуковиной ромику по щеке. Гонится за ним, продолжая хлестать по затянутой в кожанку спине, оставляя красные полосы. Остальные ромео притворяются, будто не смотрят, опустив взгляды в пол, но Бритни лупит их по макушкам, оставляя на волосах красные разводы.
Кричит:
– Кукольный театр! Фокус-покус!
Хохочет: а-ха-ха-ха! Кричит:
– Марионеточка! Фокус-покус!
Автобус останавливается напротив гипермаркета «Севен-илэвн», и сотня пассажиров бросается к выходу, словно всем захотелось купить газировки или обналичить выигрышный лотерейный билет. Кричу им:
– Народ, все путем!
Высовываюсь в окно и кричу, пытаясь привлечь их внимание:
– Она актриса! Это перформанс!
Кричу вслед сбежавшим пассажирам:
– Она никого не хотела обидеть! Это просто перформанс на тему гендерной политики, вот и все!
Автобус трогается. В салоне только мы с Брит, но я продолжаю кричать:
– Она свободный дух!
Брит проходит в голову салона и лупит «пакетиком» водителя.
Кричу ему:
– Такое вот у нее сумасбродное чувство юмора!
Как-то вечером прихожу с работы, а Брит стоит голая в ванной, бочком к зеркалу, обхватив руками животик. С тех пор, как мы познакомились, она немного прибавила в весе, но тут легко помогут уксус и ананасы. Бритни берет меня за руку, кладет ее себе на животик и говорит:
– Чувствуешь?
Она говорит:
– Похове, я съела детифку.
Смотрит на меня, как щеночек, сексуальными зелеными глазками, и я спрашиваю: хочешь, вместе пойдем в клинику и все устроим? Она кивает: да, мол, хочу. И вот, в выходной идем в больничку, а там, как всегда по воскресеньям, толпа учителей перед входом. В руках у них мусорный пакет, полный частей кукольных тел, перемешанных с кетчупом. Брит с ходу запускает руку в пакет и, достав ножку, обсасывает ее, будто картошку фри. Вот она у меня какая, классная. В приемном покое читаю «Нэшнл джиогрэфик», а медсестра спрашивает у Бритни: вы поели? Брит отвечает: вчера умяла каноэ, полное воинов-ирокезов, а сегодня даже не завтракала. Не успел я дочитать статью про египетские мумии, как из дальнего конца клиники раздается вопль, и моя Бритни вылетает из кабинета в одной бумажной пижаме. Как будто бы испугалась. Первый раз, что ли? Босая, несется она до самого дома. Ее трясет, тошнит, и чтобы успокоить ее, прошу: выходи за меня.
Друзья, сразу видно, ревнуют. Закатывают мне мальчишник, а когда Бритни, раздраженная из-за того, что шеф-повар отказался вырезать из цукини боевую долбленку, уходит в дамскую комнату, эти самые «друзья» говорят:
– Чувак, она самая сексуальная штучка, горячее просто не бывает, но вряд ли она просто обдолбалась…
Лучшие мои друзья говорят:
– Ты точно еще не женился на ней?
У них на лицах написано: ее беременность – это плохо. У меня такое чувство, знаете: жду, что друзья и невеста подружатся, но друзья, скрипя зубами и озабоченно хмуря брови, говорят:
– Чувак, тебе в голову не приходило, что Бритни, может быть – только может быть, – умственно отсталая?
Отвечаю: не парьтесь, она алкоголик. Вряд ли она героинщица, зато нимфоманка. Ничего страшного, терапевтические беседы дело поправят. Гляньте-ка на меня: я жирный, совсем не идеал. Думаю, может, вообще со свадебным приемом не заморачиваться, а пригласить родителей в какой-нибудь отель, в конференц-зал, и там ошарашить Брит оперативным вмешательством? Вместо медового месяца определить ее куда-нибудь на стационар, пусть подлечится? Справимся. Не, никакая она не отсталая, ей надо лишь пройти курс реабилитации.
Сразу же видно: друзья клевещут на Бритни. Все потому, что ревнуют, до безумия, как те ромики с восставшими членами. Стоит мне отвлечься, и ее оприходуют.
– Чувак, ты обрюхатил дурочку.
Вот я неудачник, раз меня окружают такие говно-друзья. У Брит, они говорят, мозги как у шестилетки. Думают, спасают меня, убеждая:
– Чувак, она не может тебя любить, потому что не знает как.
Получается, замуж за меня может выйти только неизлечимая дурочка.
Говорю друзьям:
– Никакая, блядь, она не отсталая. Она розовые танго носит!
У нас точно любовь. Я с Брит кончаю так сильно, что живот скручивает. Маминому хахалю на обеде в честь Дня благодарения я так и сказал: никакая она не высокофункциональная кто-то там. Она, скорей всего, алкоголик, нюхает клей, долбится дурью, она шалава, и мы ее – вот только родит – отправим лечиться. Да, и она, наверное, нимфоманка. Но знаете, что самое главное? Она – моя нимфоманка. Родные от зависти зеленеют.
Говорю им:
– Я люблю эту прекрасную озабоченную шалаву. Порадуйтесь за меня, трудно, что ли?!