лишилась чувств. Успела лишь вымолвить, кто меня из колдовского плена вызволил. Ох, тетушка!

Заливаясь горючими слезами, женщина кинулась мне на шею, продолжая сыпать подробностями жуткого плена. Я неловко похлопала ее по плечу, совершенно растерявшись. А рядом с нами уже занималась соломенная крыша моей избушки. Кажется, кто-то из деревенских додумался обождать с сожжением травницы, поэтому домишко споро потушили, сбив куски соломы. Правда, на крыше уже появилось обугленное тлеющее пятно, но это мало кого волновало.

Меня. И только.

Я решила ко всему относиться философски. Подумаешь, не разобрались и решили сжечь. С кем не бывает. У инквизиторов так вообще по сто раз в году такое случается и ничего. Спокойно себе занимаются отловом ведьм и всяких темнобожьих порождений. Сжег невинного, так и что? Теперь и вовсе ведьм на костер не отправлять? Ошиблись и ошиблись. Теперь чего бубнить-то?

Я честно пыталась себя успокоить, но чем больше думала об этом, тем сильнее закипала. Конечно, Вакула и его жена были не виноваты. А деревенские из благородных побуждений ко мне с факелами пошли, не ругать же их за гражданскую сознательность?

А то, что из-за них мог погибнуть невинный человек, это так.

Я стоически вытерпела всю череду невнятных извинений и путанных объяснений, почему они подложи под дверь спящей женщине тюк сена и подожгли. Затем приняла мешочек денег от Вакулы. Внутри оказалось серебро.

— Мне чужого не нать, — хрипло сказала я. — Трав я потратила на серебрушку, крышу мне залатают за двадцать медяков.

Я взяла две серебряные монеты, а остальное впихнула в руки растерянной паре. Рядом с ними мялась перепуганная Гленна с отцом под руку. Йозеф был мрачнее тучи, но в разговоры не влезал. Только после моего решения вернуть деньги он вмешался:

— Возьми плату не за травы, Ада, а за жизни человеческие.

— Тьфу ты, — фыркнула я. — Кто ж жизнями человеческими торговать станет? Это не по моей части. За травы взяла, за крышу взяла. И за ваши пляски с факелами взяла, чтоб неповадно было. А то, ишь, удумали! Возраст у меня не тот, сердце слабое… Почитай, за отвар себе взяла. Золотая вода она завсегда пригодится, а запаса у меня нет. На продажу думала, ан-нет! На себя потрачу…

Продолжая бурчать что-то невнятное, я пошаркала к избушке. За спиной было подозрительно тихо: ни гомона голосов, ни шагов уходящих деревенских. На пороге я обернулась и грозно посмотрела на толпу:

— Ишь ты! Чего стоите? Неча смотреть, как я спать иду. Небось племяшку угоревшую отпаивать еще. Идите-идите.

Ответом мне были десятки пар удивленных и расстроенных глаз. Только спасенная жена Вакулы смотрела с благоговением, прижимая к груди мешочек с серебром.

Глава 24

Я открыла ставники, помахала мокрой тряпкой, убирая дым, и снова переоделась в чистое. Приличных ночных рубашек у меня было не так много, поэтому пришлось взять из запасов развратную. Ее верхняя часть была пошита из кружев, а них сделан и тончайшего просвечивающего хлопка. Я немного подсушила волосы и сбрызнула их травяным настоем, чтобы убрать резкий запах дыма.

Только мне удалось улечься, в дверь забарабанили, да так, что стены ходуном ходили.

— Открывай! — крикнул мужской голос с той стороны. — Открывай, травница!

Я поняла, что это голос инквизитора-альбиноса, уж больно знакомые в нем нотки проскальзывали. Он едва не вышибал ударами дверь. Я не успела нормально повязать платок, испугавшись, что инквизиция просто ворвется внутрь и увидит меня. Натянув на руки перчатки, я кое-как отворила дверь.

За ней стоял взбешенный альбинос, придерживая другого инквизитора. Тот низко свесил голову и буквально вис на товарище. Я заметила, что его одежда изодрана, а руки у обоих перепачканы в крови.

— Дай пройти, — велел альбинос.

— Нет, — отрезала я. — Лечить буду, но в дом не пущу.

— Его нужно положить!

— Сама занесу!

Альбинос яростно сверкнул алыми глазами и скинул товарища на меня. Я чуть не повалилась на пол от тяжести. Крякнув, я потащила раненного в дом.

— А ну не подглядывать! — крикнула я, хоть голова бессознательного мужчины загораживала мне все.

Дверь в дом захлопнулась. Я кинула раненного на топчан, ногой спихнув большую часть шкур и одеяло. Еще не хватало, чтобы мне тут все перепачкали.

Мужчина глухо простонал, но в себя не пришел. Я срезала с него одежду. Увиденно привело меня в шок. Среди застарелых шрамов багровели три глубокие полосы от когтей, уже потемневшие по краям.

Ну конечно, эти идиоты сунулись к дивьему народцу и получили от короля по первое число. То-то альбинос тоже за бок держался!

Я не удосужилась нормально повязать платок, и теперь он окончательно съехал, открывая лицо. Мое настоящее лицо. В голове мелькнула мысль, что надо прикрыться, пока раненый инквизитор ничего не заметил.

Его притащили к тетушке Аде, старой сварливой ведьме, травнице, что вылечила дочь Йозефа. И без привычного платка и перчаток он легко поймет, кто перед ним.

Карга. Та самая злая ведьма из сказок. И эта карга долгое время вертит хвостом перед инквизицией, притворяясь племянницей травницы.

Раненый застонал. След от когтей монстра стремительно чернел. Начиналось отравление. Я мигом забыла про маскировку и прочую ересь. Мужчина нуждался в моей помощи. Я вытащила настойку на мальвазии и торопливо влила ему в рот, силой заставив глотнуть.

Инквизитор распахнул глаза, почувствовав, как по горлу скатывается алкоголь.

— Вы же запретили делать с магией, — сказала я. — Пришлось выкручиваться. Дрянь, знаю. Что поделать?

Продолжая бормотать себе под нос всякую чепуху, я стянула с него остатки рубашки. Торс инквизитора покрылся бисеринками пота. Мышцы подрагивали, перекатываясь под кожей, пока мужчина пытался подняться. Я уперлась ладошкой ему в грудь, заставляя замереть, и достала пинцет и антисептик.

— Терпи, — велела я, склоняясь над раной.

— Убить меня хочешь, ведьма?

— Хуже. Вылечу, а потом приворожу. Будешь всю жизнь страдать от любви вперемешку с ненавистью.

Инквизитор рыкнул и резко встал, отталкивая меня прочь. В его глазах пылало бесовское пламя. Он потянулся к поясу, но не обнаружил там оружия. Видимо, проворонил, пока друг тащил его ко мне.

— Хватит истерить, — прошипел я. — Больно ты мне нужен. Ложись, мне надо убрать яд.

— Не позволю, — зло бросил инквизитор, пытаясь встать. — А ты не двигайся, пока не придут мои братья, чтобы тебя судить. Я вижу твои когти. Черные, как ваши ведьмовские души!

— Плети дальше.

Я кинулась на него, словно рассерженная кошка, и повалила на топчан. С больными так обращаться не следовало, но конкретно этот заслуживал.

Инквизитор ослабел из-за кровопотери, но не настолько,