о децимации и Римской империи искреннюю, совершенно необходимую для каждого офицера, заботу о судьбе Родины и, что не менее, а, возможно, даже более важно, заботу о судьбах людей, которые оказались под его командованием. Полковник был суров с собой не менее чем со своими солдатами и старался, чтобы они не гибли без необходимости. Но именно разность взглядов на то, в чем заключается эта самая необходимость, столкнула Мишо и Бореля.

Собственное понимание этой необходимости было одним из столпов, на которых зижделось мировосприятие Бореля, поэтому, с его точки зрения, отступление в данном вопросе не было возможно. А капитан отрезал себе пути к отступлению, когда написал полковнику письмо, беря всю вину на себя. Лануа знал, на чьей стороне в этом споре он, но не был уверен, что в данном случае знание означало силу.

Коммандан не удержал шумный зевок. Стрелки его часов показывали семь утра, а день предстоял тяжелый. Лануа планировал вместить в этот день допрос солдат второй роты, но перед этим он хотел съездить на место боя. Огюстен не очень понимал, что именно он хочет найти у Верт-Равине, но хотя бы для отчетности сделать это было необходимо.

Коммандан оделся, привычно шипя от боли при переносе веса на левую ногу, и вышел на продуваемую настоящим зимним ветром улицу. Безю с автомобилем нигде не было и это изрядно раздосадовало Лануа: «Просил же к утру вернуться…» Так или иначе, для путешествия к Верт-Равине коммандану нужен был не только сержант, но еще и тот, кто сможет показать дорогу.

Как и ожидал Огюстен, адъютант Эстеве выглядел немного невыспавшимся и хмурым, но уже ждал его неподалеку от входа в бывшую гостиницу, как бы невзначай прогуливаясь с папиросой в зубах. Эстеве явно мерз, потому что постоянно ежился и потирал руки. Он совершенно не походил на человека, который решил получить удовольствие от стылого ноябрьского утра за одной-двумя папиросами. Коммандану было немного жаль этого парня, который уже второй день был вынужден таскаться за ним и отслеживать каждый его шаг.

– Доброе утро, Эстеве! Гуляете?

– Доброе, господин коммандан. Да, вышел воздухом подышать…

– Понятно… Послушайте, Эстеве, я планировал сегодня съездить к Верт-Равине, вы знаете, где это?

Адъютант собирался ответить, но вместо этого оглушительно чихнул. Придя в себя, он произнес:

– Так точно, господин коммандан.

– Сможете показать?

– Так точно, господин коммандан.

– Хорошо, тогда, как только явится Безю, мы съездим туда. Пока же я планировал зайти к доктору Бодлеру, если хотите, можете составить мне компанию – хоть согреетесь в госпитале, а то вы скоро себе так воспаление легких надышите.

– Хорошо, господин коммандан.

Еще только проснувшись, Огюстен поборол собственное упрямство и решил получить укол с самого утра, чтобы не впадать в злобу по любому поводу и не скрипеть зубами от боли при каждом шаге. Эстеве остался рядом с большой печкой у входа, а Лануа проследовал к кабинету, в котором его вчера принимал доктор.

Бодлер уже не спал. Он расслабленно сидел в кресле для посетителей в своем кабинете и внимательно рассматривал большой учебный плакат, на котором было изображено устройство человеческой ноги.

– Доброе утро, господин Бодлер!

Доктор медленно развернулся в сторону гостя, и коммандан смог рассмотреть его лицо. Все так же скорбно поджатые губы, все те же печальные черты лица, все та же обильная проплешина на лбу, на которую свисали несколько длинных неостриженных прядей – лишь взгляд доктора отличался от вчерашнего. Глаза Бодлера сияли, но не радостью, а скорее каким-то лихорадочным блеском. Иногда по вечерам в зеркале Лануа видел такие же глаза. «Да он не почти раздавлен – он уже раздавлен…»

– Вы тоже ранены доктор?

– Да, господин коммандан! Да, я смертельно ранен – мне сто тринадцать раз отрезали ногу и вытащили из меня бессчетные тысячи пуль… Вы пришли за уколом?

– Да.

– Хорошо, садитесь.

Доктор с некоторым трудом встал и вышел из кабинета, а Лануа занял его место в кресле. Вскоре Бодлер принес шприц со стандартной дозой и боль ушла.

– Нам всем пора домой, доктор…

– «Здравствуй мама, вернулся я домой не весь – вот душа моя, на гвоздь ее повесь!»

– Да вы поэт, доктор.

– Это не я. Я тут только одно слово от себя заменил, чтобы это было про нас с вами, господин коммандан.

– Сколько раз в день, господин Бодлер?

– В хороший день – два укола, в плохой – четыре.

– Раненым хватает?

– Может я и конченый человек, господин коммандан, но врач я хороший. Если пациентам начнет не хватать, я перейду на кокаин – у меня есть небольшой запас.

Доктор замолчал. Огюстену пришлось открыть закрытые с момента укола глаза, чтобы увидеть, что Бодлер внимательно смотрит на него:

– Вы предпримете что-нибудь, господин коммандан?

– Полковник Борель знает?

– Наверняка, но пока никак не реагирует.

– Я последую его примеру. Пока морфина хватает для раненых, я не буду ничего делать.

Бодлер закрыл глаза и произнес:

– Спасибо, господин коммандан.

– Скоро все кончится, доктор.

Бодлер, не открывая глаз, отрицательно помотал головой. Огюстен встал и надел свое кепи – ему нужно было работать.

– Вы придете еще сегодня за уколом, господин коммандан?

– Надеюсь, что нет.

– Я тоже на это надеюсь…

***

Огюстен вышел из пропахшего медикаментами госпиталя и глубоко вдохнул ледяной ноябрьский дух. «А Эстеве невольно оказался прав – этим воздухом действительно можно наслаждаться…» Безю, к своему счастью, успел приехать, уже поставил автомобиль у входа в гостиницу и теперь не знал, куда себя деть.

– Доброе утро, Безю! Как дела в Аррасе?

– Доброе утро, господин коммандан. Все по-старому. Ваше сообщение я передал секретарю господина полковника Батистини.

– Очень хорошо! Значит так, Безю, сейчас господин Эстеве умостится рядом с вами и будет показывать вам дорогу. Предупреждаю сразу – дорога, скорее всего, плохая, если она вообще там есть.

Через пять минут автомобиль выехал из Сент-Омера и поехал в юго-восточном направлении. По словам Эстеве от городка до позиций, которые вторая рота удерживала к утру одиннадцатого ноября, было чуть меньше пяти километров по кратчайшему пути, которым пользовались курьеры. Сейчас немецких снайперов можно было больше не бояться, и самой большой проблемой было то, что за несколько недель упорных боев вся округа превратилась в полузамерзшее болото. Вода скапливалась в воронках от взрывов, схватывалась ледяной коркой, не успевая за ночь промерзнуть до дна и образовывая неожиданно глубокие лужи-ловушки. На то, чтобы добраться до нужного места, Безю потребовался почти час. Если бы не хромота, Огюстен дошел бы за это время пешком.

По