Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фаулер уточняет: Швеция – не Америка, а государство с гипертрофированной социальной политикой. Высокие налоги, субсидии бедным и прочие ценности левых – это текущее положение вещей. Поэтому «отнимать и делить как раньше» – самый что ни на есть консервативный лозунг. А правые в этом контексте – либералы, партия перемен. Чем выше IQ, тем сильнее и желание что-то менять.
Можно пойти другим путем и искать различия напрямую, на уровне структуры мозга. В 2011-м выяснилось: у молодых консерваторов больше серого вещества в амигдале, центре эмоций, у молодых либералов – в передней поясной коре. У этой зоны сложная миссия: когда мы учимся, наши успехи поощряет дофаминовая «система наград». Но сама оценивать наши успехи она не умеет, а передняя поясная кора ей помогает.
Гипотезу подтверждает и сам эксперимент с отталкивающими фотографиями и томографом, описанный в Current Biology. Кора обучается, подкорка не очень, поэтому разницу в подкорковой активности трудно списать на жизненный опыт. Если профессиональный военный улыбается, стоя у стены в ожидании расстрела, или профессиональный канатоходец гуляет по тросу между небоскребами – это не значит, что они отучили свою подкорку генерировать страх. Наоборот, спокойствие обеспечивают одновременно две зоны мозга: одна, подкорковая, шлет сигнал тревоги, другая, в коре, обучена подавлять реакцию на этот сигнал. Психопат, у которого амигдала не работает с младенчества, может вести себя так же бесстрашно, однако на его томограмме обе зоны, в коре и в подкорке, просто спят.
Как жить с этим знанием? Сначала плохая новость: если консерватизм зашит в генах, то навсегда переагитировать человека в либералы не выйдет, как бы вы ни оттачивали свое мастерство полемиста. Навальный для вашего дяди так и останется американским шпионом, а Эбола – происками Пентагона. Другой вопрос, что либерализм и консерватизм в разных обстоятельствах проявляются по-разному. В США это будет спор о праве гея быть священником, в условной Уганде – о том, как лучше приводить в исполнение смертную казнь за гомосексуализм: с помощью петли или мачете. Разница стоит того, чтобы за нее бороться.
Краткое содержание главы 4
1. Политическую ориентацию можно выяснить с помощью МРТ-томографа и фотографий чего-нибудь отвратительного. Мозг консерватора реагирует на них острей, чем мозг либерала.
2. Сильные эмоции по поводу неприятных вещей – защитная реакция времен плейстоцена. Угрозы каменного века исчезли, а анатомия мозга осталась прежней.
3. В современном обществе эта же реакция мозга делает людей ксенофобами: когда-то давно бояться чужаков было самой надежной защитой от инфекционных болезней.
4. Ключевые слова для консерваторов – это «чистое» и «святое», «авторитет» и «уважение». Либералы расходятся с ними в оценке людей и поступков, потому что для них важнее другие категории: «вред», «польза», «справедливость» и «взаимность».
5. Либерализм и консерватизм заложены в генах, воспитание играет более скромную роль.
Это доказывают наблюдения за близнецами: однояйцевые чаще симпатизируют одним и тем же политикам, чем разнояйцевые.
6. В мозге у либералов активнее передняя поясная кора, которая помогает учиться новому.
Что видит у нас в голове МРТ
Магнитно-резонансный томограф имеет репутацию «машины для чтения мыслей», и в первую очередь это касается фМРТ (fMRI) – функциональной томографии, позволяющей следить за активностью мозга в реальном времени. Но никаких «мыслей» оператор томографа на самом деле не видит – он наблюдает активность тех или иных зон мозга.
Что значит «активность», если мысль – вещь неосязаемая? В 1990-м японский исследователь Сэйдзи Огава придумал остроумный косвенный способ ее измерить. Он основан на том, что нервные клетки потребляют энергию: их топливо – сахар, а расходный материал для его переработки – кислород. Баланс кислорода в крови и предложил отслеживать Огава.
Молекулы гемоглобина, который насыщен кислородом, и молекулы гемоглобина, который весь свой кислород отдал, ведут себя по-разному в магнитном поле. Эту разницу можно зарегистрировать за счет эффекта ядерного магнитного резонанса (ЯМР). Поэтому главная деталь МРТ-томографа – гигантский сверхпроводящий магнит, создающий там, где находится голова подопытного, поле напряженностью в несколько тесла (это в десятки тысяч раз больше, чем у сувенирных магнитов, которые вешают на дверцу холодильника).
На выходе получается трехмерное видео, отчет о том, насколько активно в каждый момент наблюдений работала каждая точка мозга. Но у этого метода есть предел точности: типичный «трехмерный пиксель» мозга на томограмме – это кубик со стороной 3 миллиметра, куда помещаются миллионы нервных клеток одновременно.
Более тонких деталей томограф не видит. Нейрофизиологи могут сказать, какие зоны мозга активируются в ответ на стимул, и сравнить это с тем, что получается под воздействием других стимулов. Кое-какие психические функции довольно неплохо привязаны к конкретным структурам вроде гиппокампа или гипофиза, но чаще ученым приходится иметь дело с целым оркестром нервной активности в обоих полушариях.
Когда-то давно главным источником новостей была утренняя газета. Потом – телевизор с беспокойным диктором и бегущей красной строкой. В сентябре 2017 года в США опубликовали данные большого соцопроса: 67 % взрослых американцев узнают новости из соцсетей – прежде всего, из записей друзей в Facebook и Twitter.
Какая по большому счету разница, где вы наткнулись на заметку про визит Путина в Шанхай – в газете, на экране смартфона, или нам ее пересказал, бубня из-за спины, телевизор в парикмахерской? Большая разница. Знаменитое «The medium is the message»[5] философа Маршалла Маклюэна придумано как раз по этому поводу – пусть даже тогда, когда ее придумали, это был скорее голый манифест без доказательств. От канала передачи информации зависит, какие сообщения из тысяч возможных к нам добираются. Что мы из них узнаем. И, наконец, в какой степени мы им доверяем – сознательно или бессознательно.
Исследователи медиа из Американского института прессы обратили внимание на то, как выглядит типичная новость в Facebook, которой кто-то с вами поделился. Слева вверху – лицо знакомого вам человека. Потом его имя жирными буквами. Его комментарий – например «всем читать!!!». Картинка. Заголовок, крупно. Подзаголовок. Наконец, в самом низу, бледным еле заметным шрифтом – источник новости. Если подходить к делу рационально, именно от этих бледных букв зависит, стоит доверять новости или не стоит: одно дело редакционная статья New York Times, другое дело – сайт «Вся правда о рептилоидах».
Может быть, все эти дизайнерские игры со шрифтами не способны сбить с толку разумного взрослого – и тот, раз уж интересуется положением дел в мире, как-нибудь разберется сам? В марте 2017 года Американский институт прессы выложил у себя на сайте результаты психологического эксперимента с участием 1489 добровольцев. И вот что оказалось: «кто перепостил» важнее, чем источник. Если новостью поделилась приятная знаменитость – вы ей верите, а если неприятная – не верите. Разница между New York Times и вымышленным сайтом DailyNewsReports.com играет намного меньшую роль. Если Джон, с которым ты ходишь в церковь по воскресеньям, поделился новостью, комментировал это исследование журнал New York Magazine, то как не поверить Джону?{48}