Она поежилась, усаживаясь на кровати.

– Господи, я до сих пор не сняла обувь.

– В самом деле. – Он сел, провел рукой по ее ноге и поставил ступню на свои колени. – Позволь мне.

– Я могу сама расшнуровать.

– Ты уже пыталась и только затянула узлы. – Джек ловко и довольно быстро развязал один из узелков и стянул башмачок с ее ноги. Тепло кожи заставило его вспомнить ощущение каблучков на своих ягодицах – подобные эротические моменты он никогда не сможет забыть.

Джек перебросил башмачок через кровать и занялся другим, который очень скоро присоединился к первому.

– Ну вот. – Он откинулся на подушку и привлек к себе Фиону.

Вздохнув, она прижалась щекой к его груди.

– Нам всегда было хорошо вдвоем в постели.

– Да, было. – Спустя много лет он забыл, как хорошо они понимали друг друга. Он скользнул пальцами по ее щеке и запустил их ей в волосы.

Подняв лицо, Фиона встретилась с его взглядом.

– Мы в других областях жили с тобой не столь хорошо.

Его пальцы у нее в волосах замерли. Она была права. У него сохранились два особенно ярких воспоминания о Фионе. Вот она лежит обнаженная под лучами теплого летнего солнца, ее персикового оттенка кожа пылает от страсти, волосы разметались по ее плечам, на губах улыбка удовлетворенной женщины. Он был молод и едва не лопался от гордости из-за того, что был у нее первым и сумел осчастливить ее.

Второе воспоминание было не столь приятным. Он стоит под дождем, весь мир наполнен ароматом сирени, а он читает написанные чернилами и слегка размытые слова на клочке бумаги, в то время как вдали грохочут раскаты грома.

Джек не хотел вспоминать испытанное в тот день ощущение боли, последовавшие за этим недели и месяцы отчаяния и чувства одиночества. Однако он извлек из этого хороший урок: впредь он не позволял себе верить в любовь или нечто такое, что невозможно увидеть. С этого времени жизнь его значительно упростилась.

Он рассматривал ее, чуть прикрыв глаза, радуясь тому, что его сердце застраховано от чувств к Фионе. Хорошо, что он тогда не понял, что ее братья вмешались в их отношения, обмолвившись, что у Джека есть любовница. Конечно, любовница у него была. Сейчас он не может вспомнить даже имя той женщины, поскольку их у него было много и он имел их с семнадцати лет. Это было его право – право независимого человека, на что его родители смотрели неодобрительно, тем не менее он этим правом пользовался.

Джек приходил в бешенство при мысли о том, что его насильно женили на Фионе. В свое время он страстно желал ее. О, какова была эта страсть! Каждую минуту он думал о ней, о ее волосах, исходящем от нее аромате, о том, как она прищуривает глаза, когда смеется.

Слава Богу, он в конечном итоге преодолел это сумасшествие. Теперь он был уверен, что все те прежние эмоции, столь сильные и не поддававшиеся контролю, были всего лишь фантазиями сумасбродного юноши, каким он некогда был.

Внезапно Джек понял, что ему нельзя оставаться здесь, уютно расположившись в кровати с Фионой. Он не должен позволить, чтобы вполне естественная нежность после любовной игры размягчила его сердце. Лучше, чтобы она не питала необоснованных надежд с самого начала.

Слегка нахмурившись, он сел, слегка отодвинув Фиону.

– Который час?

Она посмотрела на часы, стоявшие на камине.

– Почти четыре.

– Ага, тогда еще рано. – Он откинул простыни и спустил ноги с кровати.

Не веря своим глазам, Фиона наблюдала за тем, как Джек собирает свои вещи.

– Ты… уходишь?

Он, не взглянув на нее, стал натягивать брюки.

– Разумеется. Игорные дома не закрываются круглые сутки, и у меня есть знакомые, которых я должен поприветствовать после моего возвращения в город.

Сердце у Фионы упало.

– Ты уходишь, – повторила она, все еще не веря до конца его словам.

Он сел на стул, чтобы надеть ботинки.

– Возможно, мы могли бы обсудить, как ты предложила, наши ожидания. – Джек поднялся, подошел к гардеробу и достал оттуда свежую рубашку. – Обычно ко мне приходит мой камердинер, но я подумал, что ты, возможно, пожелаешь более интимной обстановки. Однако, чтобы мои приходы и уходы не были для тебя слишком обременительными, мы можем перевезти тебя в одну из комнат для гостей и…

– Нет. – Фиона собрала простыни и села. – Я не стану переезжать в комнаты для гостей.

Джек пожал плечами:

– Как пожелаешь. Просто я не хочу будить тебя, так как прихожу в разное время. Но если ты спишь крепко…

– Я сплю чутко, – возразила Фиона, – но я не могу поверить, что ты уходишь.

– Я также не могу в это поверить, – сказал он, застегивая рубашку. – Обычно мне требуется не менее часа сна после такой возни.

Стало быть, для него это было просто возней. Разумеется, это ведь не настоящая женитьба. Это брак по расчету.

И все же Фиона не могла не чувствовать себя оскорбленной. Это неправильно – то, что он сейчас уезжает в город.

– Джек, я надеюсь… Я надеюсь, что люди думают, что мы очень гармоничная пара.

Он достал из гардероба жилет.

– Какое имеет значение, что думают люди?

– Если мои братья услышат, что отношения между нами не такие, какими они должны быть, они могут приехать в город. – Для того чтобы слухи дошли до Шотландии, понадобятся недели, но она надеялась, что Джек не подумает об этом.

Он остановился и задумчиво посмотрел на нее.

– Я не хочу вообще снова видеть твоих братьев.

– И я не хочу, чтобы они приезжали в город. Но если они решат, что я несчастлива или что ты предаешься пьяному разгулу… – Фиона пожала плечами.

Лицо Джека помрачнело.

– Это звучит как угроза.

– Никакая это не угроза, – примирительно сказала Фиона, хотя ощущение вины заставило ее подтянуть простыни поближе. – Я всего лишь обрисовываю обстановку.

Джек кончил застегивать жилет, подошел и сел на край кровати. Протянув руку, он погладил ей волосы.

– Твои братья приедут так или иначе. Ты их единственная сестра, и они тебя любят.

Фиона вздохнула:

– Вероятно, приедут.

– А если приедут, то примутся наблюдать за каждым нашим шагом и будут раздражать нас до смерти. – Джек провел пальцами по ее щеке и коснулся губ.

Фиона не хотела, чтобы ее братья приезжали в Лондон, не хотела, чтобы они вмешивались в ее жизнь. А еще она хотела, чтобы Джек перестал до нее дотрагиваться. Это отвлекает ее и мешает думать.

Он намотал завиток ее волос на пальцы и поднес его к своим губам.