– Пусть видят.

Фиона могла, конечно, оказать сопротивление, но побоялась, что это сделает их появление еще более смехотворным.

Пока Джек поднимался по лестнице, Фиона окинула взглядом ее новый дом. Величественный особняк поднимался на высоту пяти этажей. Тяжелая лепнина вокруг огромных окон и дверей свидетельствовала о качестве и мастерстве строителей, что можно было оценить даже при тусклом ночном освещении.

– О Господи! Какая махина!

Джек остановился на последней ступеньке лестницы.

– Я хочу, чтобы ты приберегла эти комментарии до того момента, как мы окажемся в постели, любовь. Там я оценю их еще больше.

Щеки у Фионы вспыхнули.

– Перестань!

Озорная улыбка появилась на лице Джека, когда он подошел к портику. Огромная дверь распахнулась словно по волшебству.

Едва они оказались внутри, дверь закрылась. Фиона успела заметить черные и красные мраморные плиты, богатые ковры и свет, исходящий от огромного канделябра в холле, столики с позолоченными краями и зеркала в золотых рамах.

Джек быстро проследовал мимо неподвижно стоявшего мужчины, который скорее всего был дворецким, и седовласой женщины, связка ключей в руках которой позволяла предположить, что это экономка. В глубине можно было заметить и насчитать по меньшей мере дюжину лакеев.

– Милорд, – сказал дворецкий, когда Джек поравнялся с ним. – Мы не знали о вашем возвращении. В вашей спальне не разожжен камин. Могу я…

– Нет! – ответил Джек, перешагивая сразу через ступеньку. – Этого не требуется. – Он остановился наверху, продолжая ласкать взглядом Фиону. – Пожалуйста, принесите утром большой завтрак. Очень большой завтрак.

Если раньше Фиона полагала, что она уже не может быть смущена больше, чем в тот момент, то она заблуждалась. Кажется, у нее заполыхало от смущения все ее тело. Как смел он делать подобные вещи в присутствии слуг?

«Он зол. Я знала, что он будет злиться». Но она не ожидала, что до такой степени.

Джек понес Фиону по коридору, звуки его шагов заглушались толстым красным ковром.

Фиона подавила в себе раздражение. Завтра она заставит Джека представить ее слугам должным образом, и все пойдет как положено. Сегодня же она хотела бы перестать думать, перестать чувствовать. Она мечтала о том, чтобы забыться глубоким сном на большой пуховой постели среди свежих простыней.

Джек открыл большую дверь и внес Фиону в огромную спальню, где у одной из стен возвышалась кровать. Остановившись у края матраца, Джек с непроницаемым выражением лица посмотрел на нее сверху вниз.

У Фионы перехватило дыхание. Она с отчаянием осознавала, что под ней находится постель, что она пребывает в объятиях Джека. Вот он, тот момент, когда Джек утвердит свои права мужа. Все ее тело вибрировало, она не могла дышать.

Джек приподнял ее чуть повыше, а затем без всяких церемоний бросил на кровать.

Фиона спружинила и, ахнув, попыталась найти какую-нибудь опору в этом царстве покрывал и подушек.

– Джек!

Он уже уходил от нее в сторону распахнутой двери. Фиона сумела встать на колени, волосы рассыпались у нее по плечам, юбки смялись.

– Куда ты уходишь?

– К своему поверенному.

– Это среди ночи?

– За те деньги, которые я ему плачу, он может поднять свою ленивую задницу с постели и в ночное время. – Выражение лица у Джека было суровым. – А ты тем временем поспи здесь. По крайней мере одну ночь.

У Фионы заныло в груди так, словно он ударил ее.

– Джек, вражда…

– …утихнет сама по себе, с нашей помощью или без нее. – Он взялся за ручку двери. – Хорошо выспись, жена. Это будет единственная ночь, когда ты насладишься отдыхом в моей постели.

– Но ты ведь не можешь просто…

Он хлопнул дверью, и звук отразился эхом в спальне с высоким потолком.

Проклятие Маклейнов восходит к древним временам, оно наложено на семью во времена Роберта Брюса пользующейся дурной славой Белой Ведьмой. Она живет в лесу недалеко от местечка Мьюир-да-Ог. Говорят, что она великолепна, как солнечный восход, и единственным своим удовольствием почитает поедание сердец мужчин, которых она оттолкнула.

Старая Нора из Лох-Ломонда – трем своим маленьким внучкам однажды холодной ночью

Фиона проснулась и, еще не открыв глаза, поняла, что она не одна в комнате.

Потянувшись, она повернулась и увидела Джека, сидящего перед камином, пламя которого бросало отблески на его лицо. Галстук у него был развязан, сюртук брошен на стул, рукава рубашки закатаны выше локтей. В руках у него был бокал с янтарной жидкостью. Невидящим взором он смотрел на пляшущие в камине огоньки.

Фиона оперлась на локоть и убрала волосы с глаз.

– Ну? Что сказал поверенный?

Джек даже не повернул головы в ее сторону.

– Ты прекрасно знаешь, что он сказал. Только решением парламента можно аннулировать брак, если ты согласишься сказать, что я не прикасался к тебе. – Он скривил губы. – Но ведь ты не согласишься, как я понимаю?

– Нет.

Он так и не оторвал глаз от огня. Дрова в камине потрескивали, потянуло легким теплом.

Фиона радовалась теплу. Она пылала гневом, когда Джек покинул ее, но холод в спальне вынудил ее искать убежище в громадной постели. Она сняла мантилью и попыталась расшнуровать туфли, но шнурки запутались, и застывшими пальцами ей не удалось их распутать. В конечном итоге она залезла под простыни полностью одетой, накрыла голову подушкой и почти мгновенно заснула.

Джек наконец бросил на нее холодный, суровый взгляд, продолжая держать бокал в руке.

Она приподняла край простыни.

– Должно быть, ты очень устал. Тебе надо поспать…

Он со стуком поставил бокал на стол, устремив на нее гневный взгляд.

– Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-то проявлял обо мне заботу! Я попал в ловушку с этой женитьбой, но я не смирюсь с мяуканьем жены, которую мне навязали!

Фиона вцепилась обеими руками в простыню.

– Очень хорошо, – сказала она благоразумно спокойным тоном. – Больше я никогда не стану спрашивать о твоем самочувствии. Однако не думай, что я смирюсь с твоим дурным поведением. Мы можем оставаться приятными друг другу по крайней мере до того момента, когда у нас появится ребенок. После этого я перееду в Шотландию.

– А ребенок?

Она нахмурилась:

– Он останется со мной.

– Чудесно. И тогда ты оставишь меня в покое?

Эти слова не могли слишком ее задеть, потому что никаких иных она и не ожидала.