— Если нужно будет, найду, — произнес я уверенно.

— Там дачные участки, — продолжала Юля. — Элка может оказаться на одном из них.

Я удивленно посмотрел на нее:

— Чего ей в Боровом делать?

Шувалова перепрыгнула неширокую канаву, я ее перешагнул, и мы направились напрямик через двор дома к зарослям шиповника, у которых стояла старенькая, видавшая виды «девятка» малинового цвета.

— Там у нас общая подруга живет, — сказала она и тут же поправилась: — Ну, не подруга, а знакомая, Наталья Георгиевна, но мы ее Наташей зовем. Ей около двадцати шести лет, она художница, немного странная, но в общем хорошая женщина. Когда-то, еще в школе, я, Элла и Катя ходили заниматься в художественную студию. Наташа у нас живопись преподавала. После окончания школы одна я в художественное училище поступила, а Ягодкина и Рябинина пошли учиться по другим специальностям, но дружбу с Наташей мы сохранили. Разница в годах у нас небольшая. В Боровом на родительской даче у Натальи оборудована небольшая студия, — тараторила Юля. — Она почти круглый год проводит в ней, картины пишет. Место тихое, спокойное, к творчеству располагает. Ну и мы с подругами иной раз у Наташи бываем. А один раз…

Мы вплотную подошли к «девятке», загораживающей вход в живой туннель, и Юля, обходя ее, замолчала. В машине сидели двое парней и о чем-то переговаривались. Когда пришел мой черед протиснуться между машиной и колючими кустами шиповника, я бросил случайный взгляд назад. Метрах в пятидесяти из-за угла появился и тут же исчез молодой человек. Что-то в облике парня показалось мне знакомым, однако Юля вновь заговорила, и я переключил внимание на нее.

— А один раз, — повторила девушка, — я даже два дня жила на даче у Наташи. Мама моя в командировке была, а отец на радостях, что жена уехала, запил. Неделю пьянствовал и ко мне по пустякам цеплялся. Надоели мне скандалы, я потихоньку собралась и к Наташе умотала. Она ничуть не возражала, что я у нее жила. А когда мама из командировки вернулась, я дома и объявилась. Так что Элка, скорее всего, в Боровом торчит, — заключила Юля.

Когда дошли до переезда, я вновь почувствовал на себе чей-то взгляд и резко обернулся. На самом ли деле из кустов шиповника высунулась и тут же исчезла голова или мне почудилось — не знаю, но мне очень хотелось проверить, не прячется ли кто в зарослях.

— Погоди-ка минутку! — сказал я девушке, повернулся и побежал к кустам. Когда я приблизился к ним, там оказалось пусто. Мало того, малиновая «девятка» тоже исчезла. Чувствуя себя обескураженным, я вернулся к Юле.

— Чего это с вами? — подивилась девица, внутренне, кажется, потешаясь надо мной.

— Да так, — буркнул я. — Черти в последнее время повсюду мерещатся. Говори фамилию художницы и номер дачи.

— Артамонова, номер дачи сто пятнадцать.

Мы с Шуваловой дошли до остановки и здесь расстались. Юля села в автобус, а я, забыв о своем решении пойти к Вере, направился к стоянке такси.

Добираться до Борового было минут тридцать. Я городской житель и с интересом глазел на раскинувшиеся по обеим сторонам дороги поля с почти убранным урожаем помидоров, баклажанов, болгарского перца. Попадались пыльные сады, в основном с яблонями зимних сортов. Их плоды, завернув в бумагу, можно хранить в прохладном месте всю зиму.

К Боровому подъехали часов в семь. Солнце клонилось к горизонту, однако до наступления темноты было еще далеко. К даче Наташи я решил приблизиться незаметно, чтобы не спугнуть Элку, если она находится у художницы, а потому оставил такси на центральной дороге. Заплатив таксисту за проезд в один конец, я наказал ему дождаться меня, прихватил из салона сумочку Ягодкиной и направился к расположенному неподалеку на холме дачному поселку. Здесь, вдали от города, на открытом участке местности, ветер гулял вовсю и было прохладно.

Дачный поселок занимал приличную территорию, был строго спланирован и представлял собой несколько рядов однотипных коттеджей с палисадниками и огородами. Я поплутал немного по улицам в поисках нужного дома. Некоторые дачи были обитаемы, некоторые нет. Кое-где на огородах возились дачники. Сто пятнадцатый домик оказался в середине крайнего слева ряда. За ним раскинулось клеверное поле, еще дальше виднелась роща.

Я долго стоял у калитки, изучая обстановку. В палисаднике росло несколько фруктовых деревьев с кое-где поклеванными засохшими плодами вишен. За садиком особо не ухаживали, он имел запущенный вид. Запустение царило и на задах дачи, в огороде, кусочек которого просматривался с места, где я стоял. Кирпичный дворик с верандой и мансардой выглядел ничуть не лучше прилегающей к нему территории. Давно не крашенный, не беленный, с запыленными окнами, он казался необитаемым уже много лет. Может быть, напрасно я сюда приехал? Возможно, на даче, с тех пор как здесь в последний раз была Юля, больше никто не живет?

Я открыл калитку, прошел по посыпанной гравием дорожке к дому, поднялся на крыльцо и постучал в окно веранды. Долго никто в доме не подавал признаков жизни. Я постучал снова, сильнее. На этот раз боковым зрением за окном, расположенным справа от веранды, я заметил легкое движение. Я вскинул глаза. В доме явно кто-то был. Меня изучали в щелку сквозь плотно закрытые шторы. Однако как ни старался человек не выдать своего присутствия в доме, ему это не удалось. Он снова шевельнул занавеску. Тогда я запрыгал и радостно замахал руками, как встречающий на вокзале, увидевший вдруг за окном подъезжающего поезда дорогое и близкое сердцу лицо. Человек в доме понял, что его заметили и скрывать дальше свое присутствие на даче бесполезно, и раздвинул шторы. За окном возникло женское лицо. «Чего, мол, надо?» — мимикой спросила обитательница дачи. Я так же мимикой показал: «Открой, мол, узнаешь!» Незнакомка некоторое время раздумывала, затем исчезла. Несколько мгновений спустя открылась дверь в дом, потом на веранду. На пороге появилась девушка лет двадцати пяти. Судя по перепачканной кое-где краской рабочей одежде, передо мной стояла хозяйка дачи художница Наталья Георгиевна Артамонова.

Было в ней нечто притягивающее взгляд. Странные безжизненные глаза, какая-то то ли безысходность, то ли обреченность, сквозившие во всем облике. Волосы у художницы были длинные, темно-русые, скрученные в жгут, они были уложены и заколоты на затылке в виде гребня. Шея красивая с завитками за маленькими с золотыми сережками ушами. Такие барышни, как Наташа, не принадлежат к категории женщин, которые одеваются в мини-юбки да топики, стремясь оголить соблазнительные участки тела, хотя показать ей было что — хоть крепкую, приличных размеров, грудь, хоть стройные ноги, хоть крутые бедра, хоть тонкую талию.

— Я вас слушаю, — ничего не выражающим голосом произнесла она.

— Скажите, не у вас ли на даче скрывается Элла?

— Элла?! — медленно приподняла брови Артамонова. Надо сказать, она все делала медленно, словно пребывала в каком-то полусонном состоянии. — Какая Элла?

Я внимательно посмотрел на нее, пытаясь понять, действительно ли она не понимает, о ком идет речь, или тянет время.