— А что же ты сообразил во-вторых?

— Понимаешь, — с азартом сыщика, напавшего на след, заторопился Буданов, — Крюгер звонил максимум в три, а мы в это время были еще в лесу!

Он продолжал сжимать ее плечи, вдохновленный тем, что она позволяет ему это, и расценивая сие обстоятельство как добрый знак.

Но Леля охладила его энтузиазм, решительно освободившись, и насмешливо протянула:

— Да-а! Какой великий детектив в тебе пропадает! Жаль только, что ты немного припозднился со своим расследованием. Всего-то месяца на полтора!

— Леля! Пойми меня! Я…

Он вдруг осознал всю тщетность своих усилий, всю пустоту слов, неспособных перевесить тяжесть совершенного им проступка, и осекся.

— Не казнитесь так, Петр Андреевич! Совершенно искренне говорю, что не держу на вас зла, — вновь перешла она на «вы», — если вам это так важно… Но вот только ответьте мне на один вопрос. Неужели я произвожу впечатление человека, столь непорядочного, что вы уже в который раз безоговорочно верите в любой навет…

Она резко повернулась и торопливо вышла из кабинета.

А он остался стоять с чувством, будто только что потерял самое дорогое, ничем не заменимое, единственно нужное ему на этой земле. Потерял безвозвратно.

Леля вышла из кабинета, встретилась глазами с Агнессой Аркадьевной и поняла, что работать сегодня уже не сможет.

В приемной она еще держалась, приветливо кивнула на прощанье охраннику, но, едва за ней закрылись тяжелые двери офиса, заплакала. И это были злые слезы.

О, как она сейчас ненавидела Буданова! За то, что все испортил, сломал жизнь и себе, и ей, дурак, тупица, урод! С каким бы наслаждением впилась она ногтями в его самодовольную физиономию!

Пальцы непроизвольно скрючились, и встречный мужчина шарахнулся в сторону, взглянув на ее искаженное ненавистью лицо: разъяренная кошка, изготовившаяся к прыжку. Оскорбленная, разгневанная ведьма! Вот такой она себя и ощущала.

О, как она закружила бы его, завертела! Сбила с ног, повергла в прах и пепел и вскочила на грудь, сжимая бедрами бока. Как безжалостная дерзкая наездница усмиряет непокорного скакуна, так и она, Леля, измотала бы его, истомила. Как она целовала бы его губы, глаза, плечи! Как бесстыдно нежилась в его объятиях и дрожала от прикосновений! С какой жадностью вбирала бы его запах трепещущими ноздрями, с какой неутомимой жаждой пила дыхание, слизывала капельки пота…

Господи! Не отнимай его у меня! Дай его мне, верни! Как я люблю, как я хочу его, Господи! Как бунтует моя плоть, как изнемогает душа! Научи меня, вразуми, не оставляй меня, Господи! А иначе как же мне жить на свете с этой болью?..

Чем сильнее тосковала Леля, тем больше она в себе замыкалась, скрывая свои истинные чувства. Похоже, то же самое происходило и с Будановым. Так или иначе, но только пропасть, разделяющая их теперь, была гораздо глубже, чем в тот день, когда Леля переступила порог его кабинета в образе сельской учительницы.

А на фоне печальной Лелиной жизни все ярче разгоралось Катюнино счастье. С легкой руки Матвея она теперь работала в процветающем рекламном агентстве, увлеклась компьютерной графикой, капитально ремонтировала квартиру, а самое главное, готовилась к свадьбе!

Счастье ослепляет, застит глаза. Катерине казалось, что все вокруг нее беспечальны так же, как и она. И только когда Матвей улетел на съемки, уже в марте, она заметила, что с Лелей творится что-то неладное.

Встретились сестры восьмого марта. Катерина приехала утром, привезла разных вкусностей, и они вместе приготовили обед, то есть готовила, конечно, Леля, а Катерина была на подхвате.

И только уже вечером, за чаем в уютной Лелиной гостиной Катерина осторожно спросила:

— Что с тобой происходит, Лелька?

— А что со мной происходит? — вскинулась та. — Все нормально…

— Я же вижу, что ты сама не своя, — не отступала сестра. — Расскажи мне, что случилось, тебе сразу легче станет, вот увидишь. Знаешь, есть такое поверье: поведаешь кому-то свои печали, они и уйдут, словно ты их отпустила…

Леля молчала.

— Это… Буданов? — решила взять быка за рога Катерина.

Леля вздохнула и спросила:

— Помнишь, в мой день рождения я уехала за город?

— К Таньке Синицыной?

— Это я тебе так сказала. А на самом деле я была… с Будановым на даче у его друзей…

Катерина подалась вперед, и даже рот приоткрыла от изумления.

— Немая сцена, — усмехнулась Леля. — Рот-то закрой.

— Ну, ты даешь, — потрясенно протянула сестра. — И молчала почти три месяца?! Давай рассказывай все поминутно! — Она поудобнее устроилась в кресле и воззрилась на Лелю.

И та поведала ей свою печальную повесть, начиная с того самого момента, когда раздался злополучный звонок из «вендиспансера», и кончая другим — не менее злополучным — от Гарина.

Катерина застыла в кресле, прикрывая ладошкой рот.

— А Елена Ивановна знает? — обрела она наконец дар речи.

— Она в Орехове. У нее сестра в тяжелом состоянии. Ей сейчас только моих проблем не хватает, — покачала головой Леля.

— И что ты теперь будешь делать?

— Уйду в другую фирму. Я уже и резюме разослала…

— Да ты что, Лелька?! — всплеснула руками сестра. — Ты же так мечтала просто сидеть с ним рядом! С таким трудом…

— Все изменилось, — перебила ее Леля. — Неужели не понимаешь?

— Но ведь это просто трагическое стечение обстоятельств! Я его не оправдываю, но он так жестоко обжегся…

Леля молчала.

— У него, наверное, такой рефлекс защитный выработался, — пыталась найти достойное оправдание Катерина. — Он, поди, и сам себе не рад, да поделать ничего не может. Ты вспомни, вспомни, что с ним было!..

— Но мне-то от этого не легче! — взорвалась Леля. — Я-то как могу быть с человеком, который все ставит под сомнение? Ведь дело не в обиде. Не только в обиде, — поправилась она. — Просто, если нет доверия, нет и любви.

— А он тебя любит? — осторожно спросила Катя.

— Да, — не задумываясь ответила Леля.

— А ты его?

Леля молчала.

— А ты? — не сдавалась Катерина.

— Ну, допустим, люблю. И что из этого следует? — раздражилась Леля.

— Тогда борись за свою любовь! — воодушевилась сестра.

— Вот только не надо этого пафоса! — досадливо отмахнулась Леля.

— Да при чем здесь пафос?! — упрямо гнула свою линию Катерина. — Речь-то идет о твоей жизни, дура ты бестолковая! Сначала готова была на труд и на подвиг, лишь бы воздухом одним с ним подышать, а теперь рогом уперлась! — задохнулась она от возмущения, от отчаяния, от бессилия помочь, исправить, отвести беду.