Подробности участия Прюллера в боевых действиях здесь не приводятся, поскольку они более или менее повторяли его опыт в Польше. Его комментарии относительно Греции, когда он покинул эту страну, были такими.

В 3.00 мы вновь пересекли границу между Грецией и Югославией. Я уезжаю из страны, которая не произвела на меня абсолютно никакого впечатления. Я был так разочарован. Мы так и не смогли увидеть из того, что в Европе считается старой Kulturland. Грязный и жирный народ и невозможно бедные глиняные домишки и здания повыше… Мы не были в настоящей Греции, в ее исторической части, но, наверное, и там не лучше.

Насколько я могу судить, за спиной этой нации не меньше чем две тысячи лет,[42]и она жива только своими вековыми (если не эпохальными) культурными традициями.

И вновь еще одна страна пала из-за вас, герр Черчилль, потому что вы ее выбрали в качестве плацдарма против непобедимого рейха. И так же, как вы поступили и с другими, вы бессовестно предали ее. Хорошо еще, что греки не решились устроить такую же кровавую бойню, как это произошло во Франции amp; Co. Но даже этих немногих вы обрекли на смерть, герр Черчилль. Когда однажды будет написана история величайших в мире военных преступников, вы, несомненно, будете иметь сомнительную честь занять среди них первое место.

После того как Прюллер проехал обратно через Румынию и Венгрию, где, как он писал в своих записях, немецкую армию «повсюду встречали с энтузиазмом», особенно в Будапеште, его пехотный полк вернулся в Австрию, где население приветствовало его цветами и слезами радости. Когда танки ехали вокруг Гюртеля в Вене, одна старая женщина вручила солдатам целую горсть монет по одному пфеннигу. С непередаваемым венским акцентом она воскликнула: «Купите себе пива, мальчики! Вы, солдаты, постоянно испытываете жажду». Прюллеру удалось выпросить себе маленький отпуск, прежде чем 17 мая 1941 г. его часть отправилась к следующему месту дислокации в Фридланд (ныне польский Корфантув) в Верхней Силезии, где в обстановке строжайшей секретности готовилась к вторжению в Советскую Россию. Затем ему дали более продолжительный отпуск, после которого в дневнике появилась следующая запись, которая приводится далее с несколькими минимальными пропусками.

Сегодня мы выдвигаемся, несмотря на то что не успели получить все наши машины. Мы получили целую партию новых, а те, что еще не пришли, ожидаются сегодня. Я сомневаюсь в этом, но это должно сработать, ведь так бывает всегда.

Я еще не знаю, что происходит. Но чуть позже нам предстоит отправиться на Восток и, вполне вероятно, в Россию. Но для чего? Я не верю, что фюрер мог подписать пакт о ненападении только затем, чтобы два года спустя нарушить его. С другой стороны, нам приказали быть готовыми к атакам с воздуха, постоянно твердят о концентрации войск. И если Молотов действительно был удален и Сталин входит в сделку с Англией,[43]тогда, конечно, ясно, что нам придется его раздавить. Лично я думаю, что произойдет вот что: нам просто добровольно разрешат проделать наш марш. В любом случае мы узнаем об этом завтра или в течение пары дней.

Я пытался позвонить тебе вечером, но тебя не было дома.

Пришлось работать до без пяти минут 4.00 утра, и у меня едва хватило времени добежать до машины командира до нашего отъезда. Несколько жителей городка шли рядом с нами и стояли на улице, пока мы не выехали за его пределы. Многие наши товарищи получили цветы и даже любовные послания, и под огромное море вздымающихся рук в 4.15 мы покинули Фридланд.

Сегодня чудесный день, и легко убедиться в том, насколько полезно для здоровья выезжать с утра пораньше. Пока я пытался понять, что же происходит, в 6.00 мы узнали, что Германия, Румыния и Финляндия[44]с сегодняшнего дня находятся в состоянии войны с Россией.

Некоторые из нас просто раскрыли рты от изумления, некоторые восприняли новость невозмутимо, кто-то ужаснулся. Последних переполняли зловещие предчувствия, что это не может кончиться хорошо. Лично я считаю, что это хорошо, что мы идем на битву с врагом лицом к лицу, а не предпочитаем предоставить это нашим детям. И вот почему: в долгосрочной перспективе невозможно, чтобы два великих народа, проживающие рядом друг с другом, имеющие настолько различное мировоззрение, продолжали жить в мире и взаимопонимании.

Битва между коммунизмом, разложившим так много народов, и национал-социализмом должна произойти. И если сейчас мы способны победить, то лучше начать эту битву, чем отложить на потом. И фюрер знает, что делает. И наконец, я уверен, что все закончится хорошо.

Прямо в начале нашего пути радиатор машины запачкал воробей, и майор распорядился, чтобы мы не трогали эти пятна. Но если машину придется помыть, то придется смыть и птичье дерьмо. Как мы смеялись над ним! Он часто и громко рычит, наш шеф, но делает это беззлобно. И адъютант тоже широко известен своим резким характером, и только водитель, мокрый до самых ушей унтер-офицер из Штирии, испуганный и робкий, – он думает, что майор не человек! Но я все же расскажу ему, что к чему!

В Ченстохове и других крупных городах евреев собрали вместе в особых местах – как в нашем Юденгассе в Вене. Когда они выходят оттуда, то, независимо от того, мужчина это или женщина, они должны носить белую нарукавную повязку с синей звездой Давида на ней. И так должно быть во всем мире!

Насколько нам было видно из наших грузовиков, народ находился в основном в очень подавленном состоянии. По крайней мере, таким было общее впечатление при взгляде со стороны. Все ходили с поникшей головой. Огромные очереди за хлебом и молоком. Для поляков кончились хорошие времена![45]