Он надел шляпу, вышел из комнаты, запер дверь и сбежал с гладкой лестницы, весело насвистывая. Он был рад освободиться от своей работы, рад возможности провести несколько праздных часов в иностранном городе.

Мистер Торнтон превосходно пообедал в большой шумной ресторации в Палэ-Ройяле, где за два франка можно пообедать очень вкусно, в великолепной зале, слушая оркестр в саду под окнами.

После обеда он угостил себя чашкой кофе и сигаркой в кофейной на Биржевой площади, а потом медленно пошел вдоль Сены, куря и останавливаясь поглазеть то на то, то на другое. Было около восьми часов, когда он вышел из одной узкой улицы на набережную к тому мосту, под тенью которого скрывается морг, подобно какой-нибудь гнусной вещи. Ему не очень был приятен труд, возложенный на него мистером Джемболсом, но он был слишком добр для того, чтобы не исполнить желания драматурга и слишком добросовестен для того, чтобы нарушить данное обещание, как бы исполнение его ни казалось ему неприятно.

Решительными шагами шел он к черному зданию.

«Надеюсь, что там сегодня нет мертвых тел», — думал он, — Мне довольно только одного взгляда, и я увижу все, что мне нужно видеть. Надеюсь, что там сегодня нет никаких мертвых тел.

Он остановился перед входом и поглядел на двух женщин, болтавших между собою и сильно размахивавших руками.

Он задал одной из этих женщин вопрос: «Есть ли тела в морге?» Обе женщины отвечали в один голос: «Да. Недавно принесли тело одного джентльмена, умершего от яда в игорном доме. Убийство это было или самоубийство — п и кто не знал». Ричард Торнтон пожал плечами и отвернулся от этой пустой болтовни.

«Некоторые назвали бы меня трусом, если бы знали как мне неприятно входить в это место», — думал он.

Он бросил сигару, снял шляпу и медленно переступил через мрачный порог дома мертвых.

Когда он вышел — а это было через четверть часа — лицо его было почти так же бледно, как и лицо трупа только что виденного им. Он вошел на мост, сам не зная куда он идет, как лунатик, прогуливающийся во сне.

Не прошел он и двенадцати ярдов от морга, как вдруг почти наткнулся на одинокую фигуру девушки, рука которой лежала на парапете моста, а бледное лицо было обращено к башне Нотр-Дам.

Девушка подняла голову, когда он подошел, и назвала его по имени.

— Вы здесь, Элинор! — закричал он. — Уйдемте, дитя, уйдемте, ради Бога.

Элинор Вэн и живописец стояли на мосту и глядели друг па друга несколько минут после того, как Ричард вскрикнул от ужаса и удивления.

Если бы душа Элинор не была совершенно поглощена одним жестоким беспокойством, ее удивило бы странное приветствие старого друга. Теперь же она не обратила внимания на его обращение. Тени летней ночи собирались над городом и спокойной рекой.

— О, Ричард! — вскричала Элинор — Я была так несчастлива. Папа всю ночь и весь день не возвращался домой. Я ждала его час за часом, наконец мне сделалось невыносимо в доме, я не могла оставаться больше дома и пошла его отыскивать. Я ходила далеко по бульвару, туда, где я рассталась с ним вчера, ходила по разным многолюдным улицам, пока не очутилась здесь, у воды, и я так устала! О, Дик, Дик! Как это жестоко со стороны папа, что он не воротился домой! Как жестоко поступил со мною мой любимый папа!

Элинор судорожно сжала руку своего спутника и, склонив голову, залилась слезами — это были первые слезы, которые она пролила во время своего горя, — первое облегчение после продолжительных часов мучительного недоумения, утомительного ожидания.

— О, как папа может обращаться со мною таким образом? — вскричала она среди своих рыданий, — Как он может обращаться таким образом!

Потом, вдруг приподняв голову, она поглядела на Ричарда Торнтона, ее чистые, серые глаза расширились от ужаса, который придал ее лицу странную и страшную красоту.

— Ричард! — закричала она, — Ричард! Как вы думаете… не случилось ли… чего-нибудь дурного — не случилось ли чего-нибудь с моим отцом?

Она не дождалась его ответа, а тотчас же вскричала, как бы испугавшись ужаса подразумевавшегося в ее словах.

— Что могло случиться с ним? — Он так здоров и крепок. Хотя он стар, он не похож на старика. Люди в нашем доме были очень добры ко мне, они говорят, что с моей стороны сумасбродно так пугаться, уверяют, будто папа всю ночь не приходил домой прошлым летом. Он ездил в Версаль к каким-то друзьям и ночевал у них, не сказав заранее, что он намерен это сделать. Я знаю, что с моей стороны очень глупо пугаться, Ричард. Но я всегда пугалась в Челси, когда он не возвращался домой. Мне приходили в голову разные разности. Всю эту ночь и весь день, Дик, я думала о разных ужасах до того, что мои фантазии чуть не свели меня с ума.

Все это время живописец ничего не говорил. Он казался совершенно неспособен сказать хоть одно утешительное слово бедной девушке, которая цеплялась за него в своей тоске и ожидала от него утешения и надежды.

С удивлением глядела она ему в лицо, его молчание, казавшееся бесчувственным, приводило ее в недоумение. Ричард никогда не был бесчувствен.

— Ричард! — вскричала она почти нетерпеливо, — Ричард, говорите же со мной! Вы видите, как я страдаю и не говорите ни слова! Помогите мне найти папа! Поможете?

— Молодой человек взглянул на Элинор. Богу известно, что в его лице не было недостатка ни в нежности, ни в сострадании, но оно было скрыто от Элинор наступавшим мраком августовского вечера. Он подал ей свою руку и повел ее на другую сторону воды, оставив за собою черную кровлю дома мертвых.

— Я готов сделать все, чтобы помочь вам, Элинор, — сказал он кротко— Бог видит мое сердце, милая моя. Он знает, как желал бы я помочь вам.

— И вы отыщете папа, Ричард, если он не воротится домой сегодня? Может быть, он теперь дома и сердится на меня, зачем я вышла одна, а не ждала спокойно дома его возвращения. Но если он не воротился, вы отыщете его — не правда ли, Ричард? Вы обыщете весь Париж, пока найдете его?

— Я сделаю все, что могу, так как если бы я был вашим братом, Элинор, — серьезно отвечал молодой человек, — Но в нашей жизни бывает такое время, когда, кроме Бога, никто не может помочь нам, моя милая, и когда мы должны обращаться к Нему. В дни наших неприятностей нам нужна Его помощь, Нелли.

— Да-да, я знаю. Я все молилась ночью, чтобы папа скорее воротился домой. И сегодня повторила ту же молитву, Ричард, даже теперь, когда вы нашли меня стоящей у парапета моста, я молилась за моего милого отца. Церковь казалась так величественна и торжественна в вечерних сумерках, что вид ее заставил меня вспомнить, как могуществен Господь и что Он всегда может исполнить нашу молитву.

— Он лучше нас знает, Нелли, что лучше для нас.

— Да, разумеется, иногда мы молимся об исполнении каких-нибудь безумных желаний, но желать, чтобы мой милый отец воротился ко мне — вовсе не безумно. Куда вы ведете меня, Дик?