– Ты сдурела совсем? – ору я, все-таки срываясь. – Достать решила? Что ты, вообще, о себе возомнила? Кто ты такая, чтобы читать мне морали и что-то требовать? Твое дело молчать и ноги раздвигать. Ясно выражаюсь? – хватаю ее за плечо, встряхивая и заставляя смотреть мне в лицо.

– Предельно, – с вызовом отвечает она, бесстрастно встречая мой яростный взгляд.

– И не нужно тут изображать оскорбленную невинность. Шлюхи ее мои возмущают. А сама ты сильно от них отличаешься? Я тебя где только, и как только не имел. Не всякая шлюха согласится.

И эта сука влепляет мне пощечину. На что она надеется? Идиотка гребаная. Замахиваясь, ударяю ее ладонью по лицу, в последний момент разжимая кулак. Она летит на пол и ударяется головой о кафельную плитку. Мне по*уй. Вот честно, сама напросилась. Встаю на колени, бесстрастно наблюдая, как она в страхе пытается отползти от меня подальше. Хватаю ее за лодыжки, подтягивая к себе, и она начинает визжать, как резаный поросенок. Не нужно этого делать, дура. Я сатанею. Могла бы уже понять, что вызывает моего зверя на свободу.

– Молчи, идиотка, – шиплю я, зажимая ее рот. Наваливаюсь сверху, раздвигая ее ноги, и вхожу в нее. Она кричит в мою ладонь, слезы градом текут по щекам, вызывая еще большую ярость. Трахаю жестко, причиняя боль, оставляю новые синяки на тонких запястьях, слишком сильно сжимая над ее головой. Наклоняю голову и сильно кусаю ее грудь через ткань.

– Да, бл*дь, – бормочу, мощно кончая.

«Это гадко», думаете вы. И, наверное, правы. Потому что вас не заводит боль и насилие. А я испытываю острое всепоглощающее удовольствие, которое куда мощнее, чем час назад в постели. Считаю ли я нормой то, что происходит? Нет. И я пытался исправить ошибку, решить проблему. Я искал причины и источники своих желаний. Я не горжусь тем, что делаю. Но не могу иначе.

Когда я сползаю с нее, тяжело дыша, она больше не пинается. Какой уже в этом смысл? И даже не плачет. А лучше бы плакала, чтобы я мог сохранить свою злость.

Вот почему мы выбираем слабых и беззащитных женщин. Их слезы и жалкие попытки к сопротивлению будят в нас животное. Они не могут дать полноценный отпор. Ни физически, ни морально.

– Получил свои пять минут триумфа? – с леденящим спокойствием, спрашивает Лекси, опуская футболку на бедра и поднимаясь на ноги.

– Я бы назвал это иначе, – отвечаю я, и тоже встаю. Сажусь за стол, беру пиво и жадно глотаю. Лекси возвращается к плите, берет сковородку за ручку, выкладывая на тарелки омлет лопаткой. Кладет на край хлеб и колбасу. Ставит одну тарелку передо мной. Другую напротив – для себя.

– Ты забыла про вилки, детка, – поизношу я спокойно. У нее отрешенный взгляд. Это шоковое состояние. Она ведет себя так, словно ничего не случилось. Ее разум отрицает происходящее, отключая восприятие реальности. Когда после ужина я отнесу ее в спальню и займусь с ней любовью, она меня не оттолкнет. Даже наоборот. Ей необходимо чем-то перекрыть страшные картинки. И это не мрак и не ужас. Это моя долбаная жизнь, моя кривая реальность.

И когда она засыпает на моем плече, доверчиво прижимаясь, я чувствую, как острая боль пронзает мое тело. Каждый атом и клетку, выворачивая кишки. Черная бездна ужаса поглощает меня. Я закрываю ладонями лицо, чтобы не закричать или не завыть, как раненое животное.

На следующий день, сразу после тренировки, иду на консультацию психотерапевта. Джонатан Риксби. Представительный мужчина. Средних лет. С внимательным и острым взглядом. Я не смог бы открыться женщине. И долго выбирал к кому обратиться. Надеюсь, у него получится то, что не смогли другие, то, что не смог я сам. Во время первого сеанса говорю только я. А он слушает. Внимательно, временами кивая. В его взгляде нет ни грамма осуждения. Он, наверное, и не такое здесь слышал. Когда мое время заканчивается, Джон говорит, что сможет записать меня на следующую неделю. Но я не хочу ждать так долго. Утраиваю его оплату и договариваюсь о ежедневных сеансах. Он пытается сопротивляться, объясняя, что мне необходимо время между сеансами на обдумывание и осмысление. Но я умею быть убедительным. После третьего сеанса, он выписывает мне медицинские препараты. Раньше я никогда не пил таблетки, но сейчас все изменилось.

– Они не будут тормозить мои реакции во время игры? Я – футболист. – Задал я единственный вопрос, который был важен в данный момент.

– Во время игр лучше делать паузу, Джейсон. Результат терапии зависит от комплекса причин. Вы должны полностью исключить ситуации, имеющие конфликтный и агрессивный характер. Ваша деятельность напрямую связана с тем, что происходит в личной и интимной жизни. Постоянное напряжение, нахождение в выматывающей физически и морально обстановке соперничества, многочисленные травмы головы и другие аспекты. Я не говорю, что перечисленные факторы стали причиной проблем. Нет. Нарушения психики такого рода кроются в детстве. И я подозреваю именно в том периоде, который вы забыли. Я могу, имею возможность, вытащить заблокированные воспоминания, Джейсон. Вопрос в том, хотите ли вы знать, что случилось?

– Я смогу измениться? Когда узнаю? – напряженно спросил я. Доктор вздохнул, сдержанно улыбаясь.

– К сожалению, мы не можем знать наверняка. Я сделаю все, что в моих силах. Но это может быть что угодно, понимаешь? Твоя память заблокировала воспоминания не просто так.

– Вы перешли на «ты», – заметил я.

– Да, мы уже достаточно близко знакомы. Ты не слушаешь меня. И подсознательно не хочешь, чтобы я вмешивался. Хорошо подумай, Джейсон. Поговори с отцом или другими родственниками, которые могут быть в курсе причин нарушений памяти.

– Пол говорит, что амнезия возникла после смерти матери, – задумчиво проговорил я.

– Вряд ли это правда, Джейсон, – с сомнением покачал головой Джонатан. – Если только ты не стал свидетелем ее гибели. – вопросительный взгляд остановился на мне.

– Когда Селена вскрыла вены в ванной, дома никого не было. Пол ее обнаружил. Я не видел свою мать мертвой.

– Понимаешь, Джейсон, дети в детском возрасте переносят потерю близких легче, чем в осознанном. Смерть матери – потрясение для ребенка, но недостаточная причина для потери памяти и других психологических нарушений. Должен был присутствовать травматический фактор. Понимаешь, о чем я? Склонность к насилию может вызвать только насилие.

– Думаете, родители били меня? – нахмурился я, разглядывая белые полосы на своих запястьях. Я много раз спрашивал, откуда у меня эти тонкие шрамы, и отец говорил, что они появились впоследствии игры с Брайаном. Играли в пиратов, и он замотал мне руки проволокой, изображая взятие в плен, а я пытался освободиться, и поранил руки. Странно то, что Брайан такой игры не помнит.

– Поговори с отцом, Джейсон. Объясни, как важно тебе знать правду.

– Он больше ничего не скажет, – уверенно заявил я.

– Ты должен все взвесить, прежде, чем мы прибегнем к гипнозу. И, пожалуйста, подумай над тем, чтобы привести ко мне свою подругу.